НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Заметки Аверкиева

28 мая 2012 года

Игорь Аверкиев

Версия для печати

Пермь после Чиркунова – «другая модернизация» или «постсовковый режим»?

Политический режим, созданный Олегом Чиркуновым, конечно, должен быть преодолён, но преодолён не через ликвидацию, а через глубокую переработку.

«Культурная столица», «функционально-целевая модель управления», тотальный аутсорсинг, агрессивная «оптимизация социальных сетей» и многое другое должны быть выведены из основания региональной государственной политики, но не выброшены, а качественно приспособлены или «утилизированы» для нужд края.  

На излёте своего существования чиркуновский режим оказался почти никому не нужен в Перми: ни местным олигархам, ни мало-среднему бизнесу, ни простолюдинам, ни элитам, ни либеральной публике, ни консервативной, ни гопникам, ни бюджетникам, даже пермской бюрократии и «Единой России» оказался не нужен. Исключение составил небольшой, но виртуально активный слой местных молодёжных и средневозрастных «хипстероподобных сообществ», которые прониклись сочувствием и даже уважением к чиркуновскому режиму в последние несколько лет, но и то почти исключительно благодаря культуртрегерской оккупации.

Я бы даже сказал, что чиркуновский режим – это своего рода «хипстерский режим» не только по социальной базе, но и, как ни странно, по стилистике. Последнее, правда, касается только самого Олега Чиркунова и его ближайшего московско-пермского окружения, и то только в последние несколько лет правления.

Хипстеры – люди, живущие обслуживанием собственного образа, они подчиняют своё существование производству и воспроизводству «правильного» стиля жизни. При этом  досуговые практики в жизни хипстера экзистенциально доминируют над всеми остальными формами самореализации и социализации. Вот и у чиркуновского режима всё было «правильно», «как надо», «модно, стильно, прогрессивно и позитивно» применительно к государственному управлению. Вожди и министры были всегда «в теме», на передовых позициях в «новом государственном менеджменте», «электронном правительстве», в «управлении по результатам» и… всё впустую. Образ сам по себе непродуктивен (в данном случае непродуктивен без инвестиций и без сильной политики, мобилизующей элиты и население на свершения): пермские экономика, «социалка» и инфраструктура «прогрессивными и позитивными» не становились. И тогда «стильный режим» взялся за самое лёгкое и самое видимое – за обустройство досуга пермяков («недопоставки  хлеба» решили компенсировать «зрелищами»). В конечном счёте «видимость» стала сутью режима. «Правильный образ» подмял под себя всё в чиркуновской политике: и смыслы, и результаты, и сам режим.

К хипстерам в качестве социальной базы ушедшего режима можно добавить несколько внешних экспертных и медийных сообществ. Для некоторых из них чиркуновский режим оказался просто «вмещающей средой», но для большинства, не вовлечённых, но заинтересованных, он стал своего рода  символом «своей власти» и, одновременно, удобным и поучительным кейсом для собственных маркетинговых стратегий по освоению региональных элит и бюджетов.

***

От нового губернатора края Виктора Басаргина все ждут демонстративно консервативных шагов в духе «настоящего хозяйственника» - ждёт и пермская публика, и московская, и прочиркуновская, и античиркуновская, кто со злорадством, а кто с надеждой. И пока, судя по всему, Виктор Фёдорович либо подыгрывает этим ожиданиям, либо искренне им соответствует. Если всё так и будет, то события, по-моему, развиваются не в самую лучшую сторону.

***

22 мая состоялось первое заседание клуба «Пермь: новое время», посвящённое диагнозу «Перми после Чиркунова». Воспроизвожу здесь свои ответы на вопросы, предложенные участникам обсуждения, поскольку, следуя регламенту, я свернул большую часть своих соображений.

1.     В чем реально по сравнению со «средним по стране» Пермь сегодняшняя вырвалась вперед, а где она сохранила или увеличила уровень отсталости? Что это значит для региона и каковы шансы  улучшения/удержания достигнутого?

О прорывах:

На первый взгляд, очевиден только один «прорыв» – выросла известность региона в России и в мире, возросла его упоминаемость в СМИ.

Но, во-первых, это моё субъективное мнение, поскольку, как известно, никаких серьёзных исследований имиджевой и брендинговой истории Пермского края не существует. Никто не измерял даже элементарную динамику упоминаемости региона в СМИ в сравнении с другими регионами и с более ранними периодами.

Во-вторых, основная информация о «возросшей известности и упоминаемости Перми» до меня доходит из двух источников: из «гельмановского министерства пропаганды» в лице Олега Чиркунова, Бориса Мильграма, Николая Новичкова и самого Марата Гельмана и от различных российских и западных экспертов и медийных персон, так или иначе интегрированных или иным образом заинтересованных в «пермских делах».  

В-третьих, известность Перми, по-моему, очень специфическая. Основными поглотителями и трансляторами «пермской информации» являются несколько российских и зарубежных экспертных сообществ и близкие к ним медийные деятели и группы. Собственно говоря, основная масса «пермских проектов» - это проекты для «внешнего экспертного и медийного потребления». Работа на узнаваемость в определённых  экспертных и массмедийных средах - это основа имиджевой и информационной политики упомянутого «министерства». Пермь вообще за последние несколько лет стала раем для экспертных проектных шалостей и экспериментов, лёгких и быстрых денег. Эксперты в сферах современного искусства, региональной экономики, нового государственного менеджемента, градостроительства – основная публика и основные «клиенты» чиркуновского режима. Плюс провинциальные хипстеры, для которых «пермская культурная революция» стала примером прорыва в «модную и правильную современность». Эксперты и хипстеры – реальная и значимая публика (одни вовлечены в околовластный сервис, другие, в значительной степени, контролируют социальные медиа), но публика очень специальная и субкультурно замкнутая (для меня современные продвинутые экспертные сообщества - это своего рода субкультуры со своими особыми интересами, культурными кодами, стратегиями паразитирования на «больших сообществах»).

В-четвёртых, как оценить «итоговую известность» Перми, с одной стороны, имея известность «пермского культурного проекта» среди читателей «The New Yorker» (если не забыли), «Сноба», блогов Марата Гельмана и Артемия Лебедева, а, с другой стороны, имея смутные представления десятков миллионов россиян о Перми как о городе, где «что-то ужасное было с «Хромой лошадью»? Вообще, чьего вклада больше в «пермскую известность»: «культурной революции» и «маминого выбора» или «крушения Боинга», «Хромой лошади», «дела Шульмана», «березниковского провала» и тому подобного? 

В-пятых, какой нам прок от любой известности и упоминаемости, если они не принесли в регион никаких, хоть сколько-нибудь значимых, инвестиций. Странная какая-то известность получается. Брэнд («культурная столица»), казалось бы, налицо, но как брэнд он почему-то не работает, денег не приносит.

Об отсталости:

Об отсталости Пермского края можно говорить много. «Культуртрегерская оккупация» своими бесконечными понтами, блефом и враньём о всяких «успехах» удивительным образом заставила многих пермяков коллекционировать отсталости и неуспехи родного края. 

Для меня в основе многих современных отсталостей Пермского края лежит фатальная  неспособность чиркуновского режима привлекать в регион инвестиции. Край задыхается без инвестиций, без больших инфраструктурных проектов и объектов, без новых рабочих мест. Целый регион был посажен на скудный бюджетный паёк. Причём, регион богатый, регион-донор, с мощными человеческими и природными ресурсами, жаждущими вложений. Даже «естественных региональных доноров» в лице «Лукойла» и «Уралкалия» губернатору так и не удалось по-настоящему приобщить к пермским делам («Уралкалий» так и остался «при своих»). 

Что мы имеем «капитального» за семь лет губернаторства Олега Чиркунова? Немного новых дорог (в сравнении с большинством соседних регионов это действительно немного) и скандально долгостройный Перинатальный центр. Всё остальное - бесконечные ремонты, реконструкции, реорганизации и латание дыр. И это в сравнении с соседними Челябинском и Екатеринбургом, которые переживают прямо-таки бум инвестиций, строительства, инфраструктурных преобразований, особенно последний. Именно за время правления Олега Чиркунова наш край окончательно и бесповоротно отстал от Свердловской области по всем основным социально-экономическим показателям. Сегодня пермский краевой бюджет в два раза меньше свердловского и это при том, что в начале двухтысячных бюджеты наших двух регионов были примерно равны. Рост бюджета, конечно, не прямой, но очень важный косвенный показатель инвестиционной активности в регионе.      

Собственно говоря, тягостная неспособность создавать «инвестиционные магниты», привлекать средства бизнеса, федералов и международных инвесторов (даже на любимую «культурную революцию») и обусловила не только стиль, но и смысл чиркуновского правления. Олег Чиркунов пытался капитально изменять жизнь пермяков без каких-либо серьёзных капитальных вложений. Понятно, что это невозможно – деньги и Адама Смита не обмануть – но, если очень хочется, то создаются не объекты, а информация о них, образ становится важнее содержания; всё, что создаётся – создаётся по дешёвке, сплошные «бюджетные варианты»; основными способами воздействия режима на окружающую действительность становятся реструктуризации, оптимизации, реорганизации, реконструкции. Мешающие режиму потребности населения не удовлетворяются – от них просто откупаются (вместо строительства детских садов решили откупиться от семей пособиями – с каждым годом идёт накопление этого нового бюджетного обязательства). Но чтобы платить одним, надо отнимать у других – бюджет не резиновый. В конечном счёте, цена «маминого выбора» и прочих подобных мер - это десятки закрытых школ (включая инвалидные), интернатов и прочих социальных учреждений, тысячи людей, потерявших работу или по-другому лишённые привычного способа существования. Цена Музея PERMM и прочих новых культурных институций – приостановление любого развития и реального роста заработной платы в десятках других культурных учреждений. И так далее и тому подобное.

Одним словом, при чиркуновском режиме государство утратило в Пермском крае созидательную функцию. Реструктуризации вместо инвестиций, PR вместо деятельности, проекты вместо результатов, события вместо свершений. Губернатор Олег Чиркунов уже ушёл, а новый аэропорт, новый железнодорожный вокзал, новая художественная галерея, новый зоопарк, новая пермская набережная так и остались проектами без каких-либо инвестиционных перспектив. А в целом всё было либерально, прогрессивно и актуально.

О шансах на улучшение:

Нельзя подыгрывать «ухмылочным ожиданиям» и разворачивать в Перми консервативный, «постсоветский» и демонстративно античиркуновский проект. Используя какую-никакую известность края, надо разрабатывать и осуществлять «иную модернизацию», без пузырей, без блефа, без понтов и без волшебного «золотого ключика» «великой культурной революции». Условно говоря, отбросив культуртрегерские мифы, нужно вернуться к опыту Бильбао, Эдинбурга и других «возрождённых городов». Суть этого опыта - не в «культурном чуде», а во всесторонней экономико-социальной и инфраструктурной реконструкции этих городов через политическую и гражданскую аккумуляцию внешних финансовых ресурсов и внутренних социальных. Подробности известны, только обращаться нужно к нормальным источникам, а не к воспоминаниям о «прогулках по Европе» отцов «пермского культурного пузыря».

2.     Что в Перми-2012⁺ значимо и требует внимания? Какой видится судьба недостроенного/недоразрушенного? Что вредного, а что полезного в рисковых административных, социальных, культурных и иных проектах, запущенных в крае? Что со всем этим делать прямо сейчас  и далее?

Что делать с содеянным?

Многое можно и нужно прекратить или восстановить. Например, часть ликвидированных, но важных социальных и образовательных учреждений ещё можно попытаться собрать заново, а саму программу оптимизации-реструктуризации приостановить и запустить вновь (а без этого, видимо, не обойтись) только после серьёзной переработки по смыслу, объёмам и методам.

При этом многие направления чиркуновской региональной политики в общем-то были вполне верны и актуальны, но почти повсеместно неверны или надуманны были избранные методы и формы движения в этих направлениях. Поэтому, прежде всего, необходимы инвентаризация и аудит (не только финансовый, но и социально-экономический,  гуманитарный и политический) основных чиркуновских нововведений.

Своего рода метафорой-индикатором правильного транзита от одного режима к другому для меня могла бы стать судьба «красных человечков». Их не надо демонстративно выбрасывать. Они - уже история, как к ним ни относиться (для меня они - концептуальная халтура, небрежный самодеятельный парафраз на избитую в актуальном искусстве тему – антропоморфный объект из простых геометрических фигур, но эта халтура случайно оказалась в важной для Перми символической нише). «Красные человечки» должны быть десакрализованы и лишены своей политико-символической функции («демонстрация победы культуртрегеров над Пермью»). Их нужно изъять из символического политического пространства – с полей и крыш «депутатско-губернаторского городка» - и пересадить на более подходящую им сегодня почву, в символическое арт-пространство Музея PERMM: одного - на крышу, остальных - вокруг да около. Отныне они должны охранять память о «культуртрегерской оккупации Перми», для одних - как урок унижения и сопротивления, для других - как благостное воспоминание.

И так со многим: детища чиркуновского режима должны приносить пользу краю либо в глубоко и осознанно переработанном виде, либо, в крайнем случае, в виде «вторичных ресурсов». (Надеюсь, эта фраза и прочий подобный «термидор» разозлят-таки пермских хипстеров и прочих поклонников «культуртрегерской оккупации», и для защиты своих ценностей они создадут-таки в Перми отделение Пиратской партии и, взяв в почётные члены Олега Чиркунова и Марата Гельмана, займутся, наконец, активной политической защитой своих интересов и кумиров).

Несколько примеров возможной «переработки» чиркуновских нововведений из важной для меня социальной и политико-административной сферы (в региональной экономике, финансах, в налоговой и промышленной политике должны быть свои примеры, но я в этом мало разбираюсь).

Реструктуризация-оптимизация сетей социальных учреждений – как уже говорилось: что можно и важно - надо восстановить, сам процесс оптимизации - остановить и, при необходимости, запустить заново, но только после серьёзного социально-экономического аудита и перепрограммирования. В будущем же, в случае ликвидации или реорганизации существующих учреждений, опираться необходимо на позитивные стимулы и серьёзные компенсационные механизмы для персонала и клиентов попавших «под снос» учреждений. При Олеге Чиркунове включались почти исключительно негативные стимулы: «если сами не распуститесь и не разбежитесь – будет плохо» (увольнения, угрозы «запрета на профессию», изощрённое психологическое давление через бесконечные вечерние обзвоны, беседы на дому, давление на строптивых родственников через их работодателей и так далее). Светлана Вострикова, Елена Костина, Людмила Гаджиева и другие просто удовольствие получали, «скручивая в бараний рог» боязливо протестующих учителей, социальных работников, родителей и прочих невинных производителей и потребителей государственных и муниципальных услуг – им бы рэкетирами или коллекторами подрабатывать. При этом угрозы и бюрократические репрессии искусно дополнялись тонким, но тотальным враньём («что вы, что вы, только ремонт»).

Впредь всё должно быть наоборот: «если согласитесь с реорганизацией, вам будет хорошо так-то и так-то, и вот гарантии». Понимаю, что не всегда это будет возможно. Тогда включается «вариант «Б»: ликвидация или реорганизация учреждения выкупается у персонала и клиентских групп. Прецедент цивилизованного «выкупа оптимизации» был положен ещё при Олеге Чиркунове под мощным давлением родителей при ликвидации краевой коррекционной школы для детей-инвалидов. Правда, втихую. В любом случае, меры, посягающие на благополучие людей, должны взвешиваться самым тщательным образом. Необходимость «выкупа мер» будет отрезвлять горячие бюрократические головы.  

Аутсорсинг государственных и муниципальных услуг – прежде всего, необходим аудит бюджетной и социальной эффективности пермского аутсорсинга и серьёзная проверка аутсорсинговых процедур на коррупциогенность, а аутсорсеров - на аффелированность чиновникам, причастным к принятию решений о передаче услуг в аутсорсинг, причём, на всех уровнях, вплоть до вице-премьеров пермского Правительства. В дальнейшем возможен перезапуск аутсорсинга, но, как минимум, с жёстким контролем аффелированности и только в тех сферах государственных и муниципальных услуг, где параллельно уже существует развитый рынок соответствующих услуг с нормальной конкуренцией.

«Приоритет культуры» - культурный бум уместен как составляющая имиджевой политики региона, но не может быть основанием реальной социальной и экономической политики. Фестивали, стрит-арт и прочая индустрия урбанистических развлечений – неотъемлемая часть «позитивного образа жизни» в современном городе. Но ажиотажное культурно-развлекательное наполнение городской среды само по себе нигде и никогда не решало проблемы «бегства населения», а власть, которая на это надеется, нуждается в политическом лечении (что и происходило в Перми в последние три года).  «Привлекательным для жизни» любой город делают, прежде всего, современные, стабильные, хорошо оплачиваемые и разнообразные рабочие места (основа личностной самореализации), «жилищно-коммунальный комфорт» и современное человеко-центричное благоустройство.

Попадание в программу «Культурная столица Европы» для вменяемых региональных властей не может быть краеугольным камнем социально-экономического возрождения региона. Нигде в современном мире, включая любимую всеми нами Европу, культурные инновации, ивенты, даже транснационального звучания, не обуславливали фундаментальных преобразований, но были важной частью их социального, гуманитарного и даже политического дизайна. Сами же преобразования повсюду обеспечиваются политической аккумуляцией очень значительных финансовых ресурсов и особой социальной и политической мотивацией населения и элит (в упомянутых Бильбао и Эдинбурге такой мотивацией был набухший комплекс «национального возрождения», соответственно, басков и шотландцев).

«Новый государственный менеджмент», «управление по результатам», «функционально-целевая модель», ивент-менеджмент, проектный менеджмент и прочее – нормальные современные инструменты государственного и корпоративного управления до тех пор, пока они не становятся менеджерской религией и панацеей, перестают служить управлению, а «управляют управлением». Менеджерский идеалист, технократ-фанатик – беда во власти. Поэтому в повестке дня - не столько забвение чиркуновских менеджерских стратегий, сколько их адаптация и модернизация с выветриванием технократического фанатизма.

Перечисленное - ни в коем случае не программа действий, а всего лишь несколько примеров направлений переработки чиркуновского наследия. Конкретные программные предложения, надеюсь, будут выработаны нами (коалицией «За прямые выборы» и её партнёрами) на экспертных сессиях в рамках клуба «Пермь: новое время». Надеюсь, и другие политические и гражданские сообщества края не останутся в стороне от этой работы, а у нового руководства края будет в достатке и времени, и желания для рассмотрения всех предложений и практичного к ним отношения.

3.     Кто в Перми-2012⁺ значим и действует? Какие коалиции/силы сейчас поддерживают/обеспечивают тот или иной проект развития региона? Каков реальный потенциал и ассортимент этой субъектности? Что будет происходить с командами и центрами принятия решений после ухода креативных проектных менеджеров, миссионеров и меценатов существующих проектов?

Отсутствие полноценных политических субъектов, кроме федеральных – главная политическая проблема Пермского края. У нас как не было, так и нет самостоятельной ответственной региональной элиты и нормальной политической системной оппозиции «путинскому проекту». Что-то сейчас зарождается, формируется, но когда даст плоды - бог его знает.

Роль политической оппозиции в нашем крае по-прежнему играют гражданские сообщества, это хоть как-то уравновешивает ситуацию, но это ненормально.

Вторая по значимости политическая проблема – это системный отрыв абсолютно всех элитных групп от населения. Не в меньшем отрыве от основной массы пермяков находятся и гражданские активистские сообщества. Исключение вроде бы составляет Союз защиты пермяков, но он – капля в море.

«Традиционные гражданские функционеры» (в том числе и я) замерли в коалиции «За прямые выборы» на пороге нежелаемой и неуправляемой политизации. Новые молодёжные правые и левые группы окончательно опустились в субкультурность и там занимаются самоудовлетворением, кто - на «русских встречах», кто - на «бесплатных ярмарках». «Политическое рождение креативного класса» в Перми закончилось пшиком – никаких деятельных организованностей, никакой социально значимой сетевой активности после «декабрьско-мартовских событий» на пермской поверхности не осталось. Инфантильное следование «кружка Григоренко» московской активистской моде выродилось в «гуляние» по центральным улицам Перми нескольких десятков не интересных городу людей, развлекающихся экстремальным общением с полицией. И так далее.  

Такой «напряжённый вакуум» не может длиться долго, особенно на фоне подспудно нарастающего неблагополучия страны и края. Явно назревает новая волна активности со старыми и супер-новыми субъектами, но когда и как она себя проявит – бог его знает.

Третья, вытекающая из первых двух, проблема - существующие элитные и гражданские группы не могут обеспечить нового губернатора качественными кадровыми предложениями. Не потому, что нет людей, а потому, что те, кто могут – не хотят, а те, кто хотят, в общем-то, мало что могут.

Казалось бы, «культурная революция» должна была разворошить, обновить и активизировать «местные культурные кадры», но, насколько я понимаю, минимально консолидированного кандидата на пост министра культуры пермская культурная элита выдвинуть до сих пор не смогла и, видимо, не сможет. Да и, в общем-то, нет в Перми такой элиты. У нас есть «работники культуры» и «деятели культуры», но нет в пермской культуре людей, «считающих себя вправе» и готовых быть «хозяевами ситуации» - сплошные «бюджетники».

Тем не менее, хотелось бы, чтобы новый губернатор понимал (а, судя по всему, он это понимает), что без отстранения одиозных фигур из краевых органов власти ему не обойтись, если он действительно хочет направить в общество «сигнал об обновлении».

С моей «социально-гуманитарной» точки зрения, «жертвами нового режима» должны стать:

Екатерина Бербер, заместитель «по социалке» председателя пермского Правительства.

Светлана Вострикова, руководитель Агентства по управлению социальными службами Пермского края.

Елена Костина, руководитель Агентства по управлению гос. учреждениями Пермского края.

Дмитрий Тришкин, министр здравоохранения.

Фирдус Алиев, руководитель Администрации губернатора.

Николай Карпушин, министр образования.

Александр Протасевич, министр культуры.

Я понимаю, что они были всего лишь добросовестными исполнителями воли губернатора (некоторые, правда, слишком «добросовестными»), к некоторым из них я нормально отношусь как к профессионалам, но именно с именами этих людей связывают свои беды, и даже страдания многочисленные сотрудники, клиенты, пациенты, учащиеся, посетители пермских образовательных, медицинских, социальных и культурных учреждений, подвергшихся «нападению» региональных оптимизаторов-ликвидаторов и технократов-реформаторов.

Ещё раз для тех, кто озабочен судьбой нашего «либерального края». Во-первых, он был «либеральным» и до Олега Чиркунова и будет после – такова Пермь. А я и мне подобные пермяки не против «реформ», «модернизации» и всего такого, более того, каждый из нас на своём месте чем-то подобным и занимается. Мы против политически и социально бессмысленных реформ, реформ-капризов и авантюр под видом модернизации, выливающихся в вульгарное бюрократическое хамство и надувательство.

4.     Во что в Перми-2012⁺верят и какими новыми/старыми мифами, надеждами и страхами питаются? Выдохлись ли уже окончательно мифы о Перми гражданской, промышленной, либеральной?

На мой взгляд, по России блуждают всего полтора «пермских мифа». Первый: Пермский край – это «либеральный регион, в котором постоянно что-то забавное/странное/прогрессивное происходит, а население этим постоянно недовольно». В общем, «край прогрессивной либеральной власти и тупого консервативного населения». Вот что получилось, когда «гельмановская пропаганда» наложилась на информацию о наших античиркуновских и антигельмановских протестах и митингах. И хоть кол на голове теши. Но собака лает – караван идёт. Миф не смертельный и не широко распространённый, судя по всему. Да и виновные в этом мифотворчестве начинают помаленьку нести за него ответственность, что компенсирует, по крайней мере, мои переживания.

Половинка мифа – это «Пермь – культурная столица Европы». Половинка потому, что большинство тех, кто в курсе «культурной столицы», так и не поняли – это миф о смешном или о серьёзном.

Марат Гельман настаивал на том, что «Скептики будут посрамлены!».
Я настаивал на том, что «Марат Гельман должен быть изгнан!».
Насегодня скептики так и не посрамлены, а Марат Гельман пробует себя в «добровольном изгнании». Хотя, понимаю, что до полной победы «сил сопротивления» ещё далеко, да и не нужна она, полная-то, негуманно это и непрактично.