Часть 2. Настоящий «пермский культурный проект»

«Пермский культурный проект» - это своего рода случайность. Никто не задумывал его таким,  какой он получился. «Пермский культурный проект» есть совокупность реакций московских культуртрегеров на неослабевающее общественное давление на них со стороны  пермяков. Никто не приезжал в Пермь с «пермским культурным проектом». Проект был сочинён московскими культуртрегерами на месте, для защиты своих интересов на негостеприимной пермской земле.

Сергей Гордеев, пермский сенатор, и не помышлял ни о каком «пермском культурном проекте», когда начинал то, что потом в него превратилось. Подталкиваемый Олегом Чиркуновым, он лишь хотел понятными и доступными ему «девелоперско-урбанистическими» средствами немного оживить и модернизировать Пермь, ставшую для него временной сферой ответственности. Речь шла о нескольких девелоперских проектах в Перми с привлечением звёзд европейской архитектуры и нескольких же инфраструктурных нововведениях «a la Куритиба».  

В то время в такой модернизационной парадигме самым очевидным аналогом для такого рода проектов был знаменитый Музей современного искусства в Бильбао (испанская франшиза американского Музея Гуггенхайма). Но для возможного здания музея современного искусства в Перми нужен был ещё и сам музей. Вот здесь на сцене и появляется Марат Гельман, которому с его клиентельной группой был обещан провинциальный офшор современного искусства на бюджетной платформе. Этим бы всё и закончилось – временной офшорной зоной в здании речного вокзала с более чем туманной перспективой строительства «нового Гуггенхайма». Но неправильный, то есть хамский заход Марата Гельмана на провинциальную территорию  потребовал от музея и его авторов обоснований, объяснений, оправданий. Офшор пришлось адаптировать к недружелюбному социуму, навешивать на музей привычные провинциальные смыслы о «пользе для простого человека». Родился пермский вариант культуртрегерской версии миссии «современного искусства» как одной из основных производительных сил постиндустриальной экономики. Чужеродность и враждебность Марата Гельмана, Музея PERMM, «Русского бедного» и прочего пришлось упаковать в оправдательную идею «Перми - культурной столицы Европы». «Столицу» пришлось надувать PR-ом, проектами, мероприятиями. Была запущена привычная для чиркуновского режима «пирамида проектов» (проекты порождают не результаты, а новые проекты). Однако «столичный бум» требовал и реально новых институций, хоть немного – появились Сцена-Молот и Центр дизайна (обещано же было в несколько раз больше «объектов новой креативной экономики»), и тот и другой ещё вполне укладывались в логику офшора.

Но простолюдинная и гражданская критика культурных монополистов не ослабевала, а,  наоборот, ещё усиливалась. Понадобились более серьёзные доказательства лояльности культуртрегеров к Перми и её населению, понадобились доказательства терпимости к традиционным «провинциальным культурным ценностям». Был запущен маховик зрелищ, вспомнили о «сирой и убогой» пермской провинции и местной интеллигенции: родилась «Живая Пермь», «59 фестивалей 59 региона», «Белые ночи в Перми», для любителей высокого традиционного искусства раздобыли Теодора Курентзиса (он хоть по форме и «традиционный», но по сути свой «современный»). И всё это исключительно на бюджетной финансовой платформе, почти при полном отсутствии внешних инвестиций. Постепенно «бюджетные обязательства» культуртрегеров перед населением подошли к своему пределу, дальше ублажающая пермяков «пирамида зрелищ» расти не могла – начинались серьёзные финансовые, менеджерские и политические риски. «Пирамида» становилась «нерентабельной» и для самих культуртрегеров.     

Конечно, не один только голый расчёт и «лицензия» на пилёж провинциальных материальных и нематериальных ресурсов вели культуртрегеров по пермским просторам. Был и драйв творческих порывов, и «миссия белого человека», и восторги первооткрывателей и просветителей. Но соблазн «лицензии на пилёж» всё-таки доминировал в мотивах. В противном случае стиль «захода на территорию» был бы другим.

Поскольку по своим социальным кодам Марат Гельман и его клиентела были абсолютно чужеродной и даже враждебной «субстанцией» для пермского «социального большинства», постольку, чтобы они ни делали, они в принципе не могли удовлетворить пермяков. Чтобы выживать в негостеприимном офшоре и сохранять выгоды от него (гарантированное бюджетное финансирование своих людей и проектов и мощные имиджевые вливания в общественный капитал культуртрегеров), они вынуждены были бесконечно откупаться от пермяков всё новыми и новыми развлечениями, всё более изобретательно ублажать и умасливать их. И всё без толку.

В этой «холодной культурной войне», в которой культуртрегеры зрелищами забрасывали надвигающуюся на них провинциальную ксенофобию, и возник странный «социально-невротичный» конгломерат институций, проектов и мероприятий, который сегодня называют «пермским культурным проектом». Нет смысла говорить, что он невоспроизводим. Случайности не воспроизводятся. Что и доказывают послепермские опыты Марата Гельмана.                         

Резюме:

«Пермский культурный проект» формировался группой талантливых арт-авантюристов под давлением автохтонного населения, которое заставило команду Марата Гельмана и его покровителя, губернатора Олега Чиркунова, вложить в завоёванную территорию во много раз больше, чем они собирались. Проект начинался как грабительский для Перми, а закончился как грабительский для самих культуртрегеров. Пермь, сначала опешившая, потом быстро сообразившая, что к чему, принялась стремительно высасывать души, будущее, общественный капитал и личное время из легкомысленных оккупантов.

Зрелища одно за другим, одно краше другого должны были поражать воображение пермяков, заставить их возносить хвалу благодетелям-затейникам и, в конечном счёте, смириться с культурной оккупацией и офшором московского совриска на своей территории. Но всё без  толку. Неблагодарные пермяки поедали зрелища одно за другим, не чувствуя признательности, не отдавая должного их творцам.

Московские культуртрегеры собирались попользоваться Пермью, но в итоге оказались в плену у использующей их Перми. И побежали. Отставка губернатора Олега Чиркунова стала официальным порталом для их бегства с захваченной территории.

Эскалация общественного давления на культуртрегеров породила эскалацию культуртрегерских обязательств перед населением. Обязательства пожрали культуртрегеров. Культурная оккупация оказалась очень дорогим, хлопотным и рисковым удовольствием, впрочем, как и любая оккупация в глобальном мире XXI века. Оккупантов подвела их социально-политическая неискушённость.

Упрощая: не было бы ксенофобии пермяков к московским культуртрегерам – не было бы в Перми «Сцены-Молота», «Живой Перми», «Белых ночей» и Теодора Курентзиса. Был бы лишь один Музей PERMM c неясными перспективами.

Вот эта мутная ситуация, характеризующаяся плавным перетеканием провинциального офшора для столичного совриска в потребительскую пирамиду массовых зрелищ, и является платформой, с которой новым пермским властям придётся стартовать с новой культурной политикой¹ .

Окончание - 14 декабря 2012 года.

¹По сути эту версию формирования «пермского культурного проекта» подтвердил, только в более «красивом» для себя виде, бывший министр культуры Борис Мильграм: http://properm.ru/user/7191/blog/36584/

Комментарии

Геннадий 13.12.12 в 15:34:13 пишет:

Спасибо. Давай, давай ... Только чтоб плод был!