НОВОСТИ

09.09.16. Новый сайт ПГП на PGPALATA.RU >>

08.09.16. Павел Селуков: «Пермские котики станут жителями Европы» Подробнее >>

08.09.16. Пермяки продолжают оспаривать строительство высотки у Черняевского леса Подробнее >>

08.09.16. В Чусовом появятся 54 контейнера для сбора пластика Подробнее >>

08.09.16. Жителям Перми расскажут об управленческих технологиях и их применении в некоммерческом секторе Подробнее >>

08.09.16. Пермские общественные организации могут обновить состав Комиссии по землепользованию и застройке города Подробнее >>

07.09.16. Историческое общество намерено помочь пермяку, осуждённому за реабилитацию нацизма Подробнее >>

07.09.16. До открытия в Перми «Душевной больницы» для детей осталось чуть больше полугода Подробнее >>

06.09.16. В Перми на Парковом проспекте открылся новый общественный центр Подробнее >>

06.09.16. Павел Селуков: «Мой гепатит» Подробнее >>

Архив новостей

ПИШИТЕ НАМ

palata@pgpalata.org

Другой взгляд

Версия для печати

12 сентября 2011 г.

Всеволод Аверкиев

Буржуазные бюджетники

То, чем занимаются Гельман, Бояков и другие - это искусство для продвинутой буржуазии (слово «буржуазия» в исконно французском смысле – предприниматели, хозяева производств, самодостаточный «средний класс»). Но в Перми нет буржуазии как класса, тем более, нет продвинутой. Точнее, буржуазия, конечно, есть, но её очень мало и никакой она не класс. То малое, что есть, оно, как правило, образовательно, вернее гуманитарно-образовательно - на уровне неполного среднего. Этот уровень не позволяет взрослому человеку иметь что-либо большее, чем линейно выстроенные эстетические потребности. Хочет он посмеяться - будет смотреть «Камеди клаб», захочет сантиментов - будет смотреть «Осень в Нью-Йорке» с Ричардом Гиром. Вывод: у Гельмана и Боякова в Перми нет социальной базы.

Губернатор Чиркунов - реально продвинутый буржуа. Он может дать деньги (и то не свои), но не может заполнить им залы и не может обеспечить прибыльности их искусству. Он может их только по блату содержать за госсчёт. Во всём мире «современное буржуазное искусство», так или иначе, самоокупаемо, везде это, как минимум, продюсерский бизнес. А наши «московские гости» так и будут висеть на пермском бюджете вместе с «пермскими классическими формами». В общем, с приходом в Пермь Гельмана, Боякова и других, бюджетников у нас поприбавилось.

Искусство «Г., Б. и др.», так как оно буржуазно, оно по родовому признаку – богемно, богемно и по сути, и по форме существования. Их искусство имеет этот стойкий декадентский запах цыганского романса: «Эх! Ничего теперь не жаль, пусть горит, что было! Эй на-нэ! Да эй на-нэ!». (Богемой французы называли цыган, которые появились во Франции из Богемии, в честь чего и получили такое себе название, термин этот, малость с иным смысловым оттенком, укоренился и в русском языке).

Мне кажется, что для большинства людей мир богемы - это что-то такое, что происходит в очаровательной оперетте Имре Кальмана «Фиалка Монмартра», или, как она называется в американской версии, «Весенний Париж». Для тех, кто в детстве читал, богема может представляться жизнью «пленников страстей» в романах Жорж Санд. Кому-то, возможно, ближе слегка циничное описание проблем «тонко организованных маргиналов» из книжек Ги де Мопассана. В современных условиях богема - это принципиально ни то, ни другое, ни третье.

К началу XXI века богема - это единственный маргинальный образ жизни, легализованный как в общественном сознании, так и в экономическом плане. Это произошло тогда, когда богема стала неотъемлемой частью арт-бизнеса, шоу-бизнеса и моды. В экономике постиндустриальных мегаполисов богема стала вдохновителем развития вышеупомянутых отраслей экономики и потребления, она формирует спрос, который, соответственно, влечёт инвестиции. Образ жизни современной богемы, нео-богемы, как её иногда называют, следовательно, не имеет ничего общего с нищей и весёлой жизнью Латинского квартала, описанной в классических французских романах. Напротив, сейчас это вполне респектабельный мир поклонников высоких технологий, утонченной роскоши и демонстративно независимого образа жизни. Но нутро у нео-богемы прежнее. Богема всегда и везде формируется как институция организации эстетического досуга буржуазии, она живёт, украшая досуг буржуазии***. И если Вы не тусуетесь на Ибице, не покупаете авторские дизайнерские шмотки, не приобретаете нечто на выставке «современного искусства» для украшения библиотеки в своём загородном доме, не ездите на премьеры спектаклей в столицу, не имеете сколько-нибудь существенного гуманитарного образования (или самообразования), Вы, к сожалению, не являетесь целевой аудиторией для продюсерских усилий пропагандистов нео-богемной культуры. И сразу я задаю себе вопрос: «Для кого же столько стараний в Перми? Наверное, для тех самых мифических «продвинутых» туристов, желательно иностранцев, о которых грезит Министерство культуры Пермского края, всё их зазывает, а они чё-то не сильно едут :-). Может, лучше что-нибудь сделать не для «эстетствующих туристов» (наверное, такие бывают), а для «аборигенов» :-)?

Так как в Перми нет «буржуазии», развитого и стабильного среднего класса, нет предпринимательства как значимого процента в обществе, так, значит, нет и удовлетворяющей досуговые потребности буржуазии богемы - удовлетворять некого. Значит, для деятельности Г. и Б. очень реденький и рынок. И это тоже очевидно.

И находить в Перми единоверцев по богемной стилистике очень трудно - их почти нет, как нет и среды для произрастания такого творчества. Очень трудно осуществлять в Перми и продюсерскую деятельность в богемном формате, и от этого происходит сплошной «нефорМат». Примером может служить скандал с Фестивалем «Камва», засунутом внутрь фестиваля «Белые ночи». И это тот редкий для Перми случай, когда идеологический конфликт в этой среде стал публичным. Видимо, разногласия действительно антагонистичны.

Когда у художника нет зрителей, испытывающих катарсисы, а есть только импресарио, а у импресарио есть только донатор, хоть и в виде губернатора, то художнику этого, как правило, мало. Художник не сможет это долго терпеть и «уедет в Париж». Творческие люди так и делают – уезжают туда, где есть подходящий «климат-зритель», голосующий ногами и билетами. Я думаю, Эдуард Бояков, как художник, по этой причине и покинул Пермь - «крест поставил» и уехал. А Гельман всё-таки больше делец и политический авантюрист, и его интересы далеко выходят за пределы выставочной деятельности, значит, он ещё в Перми помутит.

В Перми, как и сто лет назад, главными и основными потребителями профессионального искусства (искусства как способа зарабатывания на существование) являются служащие, госслужащие. В Перми, фактически, служащий это тот, кого ещё недавно называли «интеллигентом», и уж точно тот, кто считает себя «интеллигентом», как правило, служащий. В реалиях современной России, таких людей ещё пренебрежительно называют «бюджетниками». Оттого, наверное, в Перми такая жёсткая привязанность искусства к бюджету, так как бюджетники это искусство и потребляют.

В Перми искусство было всегда государственно. Понятно, что образ жизни и мыслей служащего принципиально отличается от образа жизни и мыслей предпринимателя, оттого пермская публика крайне критично настроена к деятельности Г. и Б. Никогда человек, получающий от государства оклад, не будет доверять бизнесмену, и, наоборот, у них задачи разные и лежат в разных плоскостях. И за сто лет в Перми давно выработались формы искусства, которые с удовольствием потребляет служащий – «интеллигент». И с маркетинговой точки зрения, государству их и надо развивать, удовлетворяя существующие потребности. А появится «буржуазия как класс», то тогда и «богемное искусство» само появится по рыночному принципу, появятся и те, кто его проинвестируют, и те, кто за него заплатят. Как есть в Москве те, кто оплачивают существование театра «Практика», галерей «Винзавод», «Гараж» и других учреждений в богемном формате.

Размышляя о взаимоотношениях государства, культуры и общества, мне хотелось опереться на чей-то опыт, и сразу в голове всплыли сюжеты из истории культуры Франции последних двухсот лет. Государство там редко рисковало вложением госсредств в творческие эксперименты, оно всегда руководствовалось «презренной пользой», видимо, всё взвешивая и тщательно обдумывая, всегда поддерживало только осознанные подавляющим большинством общества ценности – я думаю, это называется политической мудростью и банальным исполнением априорной функции цивилизованного государства – быть нужным этому самому обществу. В «Мулен Руж» и в Лотрека французское государство не вкладывалось, оно вкладывалось в другое искусство, которое считало важным для государства: оно строило Пале Гарнье, реставрировало Лувр и заказывало скульптуры Родену.

Например, Эйфелеву башню строили как аттракцион для Парижской Всемирной выставки. Для её постройки было создано акционерное общество, государство вложило 25%. Башня окупилась за период работы выставки и в дальнейшем стала весьма доходным бизнесом. Её всё планировали снести, но отказались от этого, так как наступила эпоха радио, и её высота пригодилась: на самой верхушке установили радиоантенны. Вот это подход! А на «кирпичном яблоке» уже плитка отваливается… Я так понял, что «яблоко» - тоже временный аттракцион, и его тоже планируют убрать в конце концов. Интересно, сколько людей заплатит деньги, чтобы специально приехать и посмотреть на него, красных человечков и «бобровую гигантскую табуретку»? Кстати, именно она, «табуретка», мне очень нравится, жалко, что это повтор.

Один мой знакомый скульптор из Петербурга приехал в Пермь на фестиваль, организованный Фондом скульпторов «Единение», «Сезон скульптуры» (это не гельмано-мильграмовский проект), он сказал, что соблазнился на эту поездку только ради того, чтобы увидеть «пермских богов». «Богов» смотрел, естественно, довольный, охал и ахал. Пошли прогуляться, молодой скульптор увидел «кирпичное яблоко», долго и весело ёрничал и паясничал около него, позже вытаращил глаза около «красных человечков», и после этих двух последних впечатлений восторженно и ошарашено воскликнул: «Да у вас тут, видно, можно на шару бабла срубить – движуха!!!», весело засмеялся, а потом задумчиво и сочувственно затих, затем потянул меня за плечо и мы пошли с ним в «Хуторок» отметить радостную встречу :-).

*** Комментарий Игоря Аверкиева:

Я бы сказал, что богема всегда была и есть своего рода альтер эго буржуазии, её отдушина из мира подавленных инстинктов и страстей в мир «фривольного свободочувствия». Именно эта функция богемы в отношении буржуазии и кормит богему.

Состоятельные жители современных постиндустриальных мегаполисов, пресытившиеся технологиями, комфортом и удовольствиями, платят нео-богеме за возбуждение забытых и обесцененных чувств, за моделирование в себе с помощью арт-объектов и арт-акций утраченного «чувства жизни». Отсюда и рождённое в нео-богемных кругах представление о новой миссии искусства – быть источником мощного духовного и эстетического дискомфорта. По их версии, искусство в современном «постреальном мире» – это высокодуховная «игра в страдание» для измотанных цивилизацией и «отчувствовавших своё» людей. В этой парадигме «современное искусство» поднимается до высокой социальной роли «лекарства от бесчувствия» - это когда «боль, дерьмо и человеческое свинство» становятся единственными доказательствами жизни. Прекрасное, по их версии, умерло в нашем мире.

Но при чём здесь Пермь и вся Россия, выход для которых, по-моему, в том и состоит, чтобы не соскользнуть вслед за Европой в пропасть тотального декаданса («варварство» России может стать её шансом). Нельзя дать богеме пожрать культуру, а с ней и всё общество. Если «лекарство от бесчувствия» позарез как нужно обитателям нескольких «духовных резерваций», так пусть они и потребляют его в специализированных «арт-больницах»: в музеях, галереях, театрах нео-богемного «актуального искусства». Откуда у них такая тяга к совращению людей, не прекращающих поиски прекрасного? Им, видимо, как наркоманам и алкоголикам, в плане самооправдания очень важно, чтобы вокруг были такие же, как они, «наркоманы и алкоголики».

Слов нет, «секты», испытывающие на прочность видовые границы Homo sapiens, нужны обществу для разнообразия и на всякий случай, но их нельзя выпускать из их «пещер».