Г.С.Шведов

Продвижение
прав человека в России:
проблемы и точки роста

Межрегиональная научно-практическая конференция

«Права человека в контексте российской модернизации»

г. Пермь, санаторий «Усть-Качка» 17-18 мая 2006 года

Стенограмма

Надеюсь, моя несколько агрессивная риторика позволит расшевелить уставший от приема информации интеллект. Меня попросили выступить с размышлениями об эффективности и продвижении. Говоря об эффективности, нужно сразу ограничить объект обсуждения. Я предложил бы ориентироваться на четыре критерия, исходя из которых, можно говорить про гражданский профессионализм. Эти критерии не соответствуют российской общественной организации, однако, может быть, это и не плохо, потому что есть к чему стремиться.

Для чего создаются общественные организации? Замысливаются ли они в проектной логике — придумали проект и создали общественную организацию? Или же проектное мышление короче миссии организа­ции? В чем состоит экспертная компетенция НКО, первична ли она по отношению к миссии ор­ганизации? Особенно часто приходится сталкиваться с тем, что либо нет экспертной компетенции, либо нет миссии. НКО возникла, она зарегистрирована государством, но видны ли результаты ее деятельности вне отчетов? Можно ли назвать ее активно работающей?.. То, что организация зарегистрирована, не является показателем ее существования. Ориентироваться можно только на реальную деятель­ность. Но даже когда путем неимоверных усилий заинтересован­ное лицо сможет вычистить авгиевы конюшни государственных баз данных и составить список реально существующих НКО, он/она не приблизится к пониманию числа действующих орга­низаций. Ведь что такое деятельность общественных организаций, неизвестно никому — ни властям, ни самим НКО. Фактически на сегодняшний день любое колыхание воздуха признается деятельностью, никакихвнутрицеховых стандартов сообществом не принято. Возбуждается третий сектор только в случае, если «колыхатель воздуха» выиграл грант. Обделенные делают вид, что собираются подвергнуть остракизму коллег, впрочем, на деле этого не происходит. Если же финансовая поддержка властей или фондов прошла мимо такой НКО, то претензий к номинально существующей организации ни у кого не возникнет. Между тем, именно такая тихая профанация нищи и является основной причиной пренебрежения общества к некоммерческим организациям, оскомины, образовавшейся у власти по поводу идеи диалога с гражданским обществом. Случаи, когда организация эффективно работает, т. е. использует свою экспертную компетенцию, ведут к обратному результату. Меня, в рамках темы продвижения, конечно, интересует реакция общества. Она не обязательно будет положительной, но, скорее всего, хотя бы будет присутствовать, что фактически дает жизнь НКО в пространстве общественного мнения. О том, КАК действовать — буду говорить во второй части выступления, здесь же — о том, КТО.

КТО — по понятным причинам речь идет про НКО, но попытаемся обратиться к их профессиональному облику. Что организация добавляет своей работой обществу и в чем заключается ее миссия, к чему она хочет привести свою целевую группу? Я буду говорить о довольно простых вещах, о тех самых четырех критериях. Это менеджмент, кадровая политика, процедура принятия решений и устойчивость.

Сфера менеджмента остается не тронутой общественными организациями. А между тем, большинство провалов в работе связано с отсутствием четкого календарного планирования, контроля за исполнением задач и другими азами управления. Зачастую НКО позиционируют себя в качестве клубов единомышленников, отрицая значимость организационного начала своей структуры. Между тем, благодушная тусовка, в которой словосочетание «жесткий менеджер» является ругательным, маргинальна по своей сути. Никогда и нигде креативное, творческое начало не отменяло необходимости в управлении. В творческой индустрии для решения таких задач нанимают агентов или продюсеров, реалии же организационных структур третьего сектора порой напоминают повозку с кучером, запряженную лебедем, раком и щукой.

Подбор кадров, как он осуществляется и для чего? Личная преданность или компетентность — дилемма, решение которой дается нелегко всем трем секторам общества. Но найм профессионала — особо сложная задача для такой междисциплинарной среды, как НКО. Специалисты по многим направлениям могут вырасти только в своей организации, нанять со стороны качественного счетчика трупов или радетеля за обиженных обычно не удается. Конфликт компетенций нагляден на паре правозащитник — юрист. Первый должен обладать навыками второго, но второй крайне редко становится первым, потому что такие феномены, как призвание и бескорыстность, характерны в первую очередь для общественной деятельности. Вместо того, чтобы воспитывать специалистов в своих рядах, многие организации больны манией привлечения бесплатного неквалифицированного волонтерского труда или пристраиванием родственников и друзей на места, не соответствующие их уровню. Стоит ли говорить, что кадровая политика должна подразумевать карьерный рост, который в сообществе считается делом греховным. Как можно сделать карьеру внутри общественной организации? Только возглавив ее. Карьера в третьем секторе фактически невозможна, за исключением узкой экспертной профессионализации, хотя гражданская карьера — безусловно тема для специального и дотошного изучения, потому что без оной не стоит ждать обновления НКО молодыми специалистами. В отсутствии результатов такового исследования можно ориентироваться лишь на пересечение личных интересов с рабочими задачами организации.

Почему процедура принятия решений — отдельный вопрос? Да потому, что междусобойчик ослабляет организацию. При всей популярности клубной культуры решения по ключевым вопросам принимаются без непосредственных исполнителей. Не последнюю роль играет и возраст: по существу, старение организации связано с тем, что основные решения принимаются без учета мнения молодого поколения. Наивысшаяформа демократии — советы да правления, которые заседают никак не чаще, чем раз в полтора месяца и состоят из «отцов-основателей». На них дают слово тем, кого избрали ранее, но даже если молодому менеджеру случится выступить на таком собрании, у исполнителя нет права голоса. Все текущие решения принимает директор. Во многих ли организациях исполнители принимают участие в обсуждении вопросов, по которым им выдается задание? Во многих ли организациях исполнители принимают участие в формировании повестки таких обсуждений? И наконец, проходят ли такие обсуждения хотя бы четыре раза в месяц? Вопросы, конечно, риторические.Зато гораздо проще называть подчиненных друзьями и соратниками, не забывая отдавать поручения, игнорируя мнение «единомышленников». Не хотите менять устоявшийся порядок в организации, называйте коллег честно — исполнителями.

Устойчивость, с точки зрения диверсификации бюджета, не просто красивое слово, а понимание того, из каких важных ис­точников состоит ваш бюджет. Это не значит, что он непременно должен быть равен миллиону, он может быть в 5 копеек, но эти 5 копеек не должны быть в пропорции 4 к 1. Желательно хотя бы 3+2. Для чего это нужно? Для того, чтобы вспоминать о зарплатах не только по окончании гранта, но думать про них постоянно. Для того, чтобы не быть зависимым от одного источника, продлевая свое гражданское долголетие за счет разнообразия доноров. Многим организациям стоит задуматься о введении платных услуг в свою деятельность — ведь таким образом можно достичь частичной независимости даже от фондов. Как бы там ни было, бюджет призван не латать дыры и поддерживать сложившийся коллектив, но помогать организации развиваться, достигать поставленных задач с тем, чтобы формулировать новые. Сводный бюджет по всем проектам организации (у многих ли он есть?) — важнейший инструмент развития, он помогает приземлять долгосрочные стратегии и выявлять пересечение функций.

Другая составляющая устойчивости — это независимость от разных групп и интересов. В подцензурной прессе правозащитников представляют ангажированными Западу. Правда, в России на всем просторе страны — от Дальнего Востока до Калининграда — неизвестны случаи, когда выполнение политического заказа НКО было доказано, Даже экологические, антиядерные, уж на что «вражеские» НКО, и то сумели доказать свою доморощенность. Другое дело — пособничество террористам. Тут примеров много, обвинения льются потоком грязи на репутацию конкретных организаций, хотя доказать финансирование НКО врагами России в судебном порядке гособвинителям не удается. Даже в случае с ОРЧД (Общество российско-чеченской дружбы) или газетой «Чеченское общество».

Но представляется ценным смотреть не только на независимость а традиционном для холодной войны западном ракурсе, стоит обратить особое внимание и на восток, т. е. на самих себя. На независимость от власти, от интересов конкретных ведомств. Таких GONGO (ориентированных на власть организаций) в России великое множество и с развитием грантовой деятельности Общественной палаты станет все больше. Стоит ли говорить, что такое «крышевание» делает НК O элементом весьма конъюнктурной стратегии тех или иных структур? Гораздо более устойчивы MANGO (обычно не просто ориентированные, но и созданные мафией НКО). Возвращаясь к теме независимости от власти, очевидно также, что «крыша» особенно востребована в России сейчас, когда реализуется сценарий давления на общество. С этим связано активное в последние пару лет сотрудничество многих организаций с государственными ведомствами. Особенно много обнаруживается НКО, которые работают с так называемыми окнами — т. е. возможностями пропихнуть во временно открывшееся пространство тот или иной прожект. Целевой аудиторией такой деятельности является власть: она получает все дивиденды (а порой и прямое финансирование). Благополучатели из числа уязвленных групп встречаются редко в таких проектах. Многие из тех, кто не сотрудничает с властями на уровне обслуживания интересов последней, подвергаются пока еще деликатному давлению административного ресурса или, в некоторых случаях, давлению прямому — и выталкиваются с общественного поля. В первую очередь, это касается правозащитных организаций — тех, кто занимается чувствительными темами гражданских и личных прав. Такие НКО не будут идти по пути профессионализации, потому что устойчивость в современных условиях связана в большей мере с балансированием на грани fall'a (падения) во взаимоотношениях с властями. И потому мы вряд ли будем наблюдать развитие организаций по западным лекалам, а ведь тамошние организации уже десятки лет работают но этим принципам и гордятся своей родословной, как породистые собаки.

Однако ориентироваться на них стоит. Компетенция западных НКО, мандат которых лежит в области работы с гуманитарными катастрофами, экспертизой массовых, нарушений прав человека, относится к наивысшему уровню развития гражданского профессионализма. К ним применимы те критерии, которые здесь были названы. Конечно, у таких организаций тоже сложное финансовое положение, но, тем не менее, имея гигантское число членских сборов, «Хьюман Райтс Вотч» и «Международная амнистия» владеют диверсифицированным бюджетом и, конечно, ключевой компетенцией. На многие проблемы этим организациям удалось повлиять и многих, хотя и не всех запланированных, изменений удалось достичь.

Кроме чисто правозащитной деятельности, западное сообщество демонстрирует примеры профессиональной работы гуманитарных агентств и фабрик мысли (think tanks), которые также соответствуют изложенным выше критериям. У нас же пока даже не сформировалось гражданское общество, хотя уже есть гражданское сообщество, которое начало ставить перед собой вопросы, связанные с развитием и профессионализацией. Для все большего числа организаций становится очевидной необходимость влиять на общество. Оценка, которая суммирует результаты достижений НКО, — это те изменения, которые производит организация. Результатом не является конференция, как эта, или другая, пусть самая лучшая. Обучающий семинар, пособие или любой другой продукт деятельности не являются результатом. Я рассматриваю результат как изменение. Изменение, которого удалось достичь. Пусть даже самое небольшое, но желательно пропорциональное вложенным усилиям. Изменения в общественном мнении, а затем и укладе — один из самых сложных примеров, который можно продемонстрировать на опыте НКО, но только за пределами нашей страны. Изменений в конкретных случаях — уголовном деле или сложившейся ситуации (отдельно взятом проявлении произвола в армии, насилия в правоохранительных органах etc), — удается достигать некоторым российским общественным организациям.

Мы должны четко понимать, что ближайшие годы пройдут в парадигме давления. Никакой профессионализации наиболее массового типа организаций (групп самопомощи, организаций клубного типа или собранных вокруг интереса и отвечающих потребностям тех, кто этот интерес выражает) ожидать не стоит. Наибольший потенциал развития у маленьких организации лидерского типа, а также у тех узкопрофильных и качественно работающих НКО, которые сумеют получить поддержку властей. Зачастую эти характеристики могутбыть даны одной организации, а не двум разным. В них часто работают молодые специалисты, а не харизматические лидеры, не представители тех или иных интересов, а молодые специалисты. И если вы посмотрите на пространство бывшего СССР и Восточной Европы, то увидите, что наиболее успешны именно такие организации, а никак не клубы, группы самопомощи или организации по интересам. Лидеры таких организаций не считают свой труд скорбным. Это отдельная тема, и я не буду долго о ней говорить, но есть концепт, согласно которому правозащитники должны сгорать на работе, а их сотрудники — быть все время голодными. Этот подход на Западе непонятен. Если труд профессионален, то специалист не должен думать, что ему необходимо написать три статьи и таким образом заработать на свою жизнь. Культивирование мучительного, тягостного труда, самого по себе являющегося подвигом, безусловно, восходит к советскому мифотворчеству, оправдывавшему рабское положение пролетариата. Фальшивые герои той поры до сих пор доминируют в подсознании общественных деятелей, которые смешали их с реальными героями эпохи борьбы за гражданские свободы.

Как связаны между собой профессионализация и продвижение? Продвижение ценностей внутри и вовне среды выполняет функцию воспроизводства. Правозащитная, гражданская преемственность возможна только благодаря распространению и усвоению обществом ценностей. Но как перевести на профессиональные рельсы ту деятельность, без которой большое количество организаций не сможет преодолеть поколенческий барьер? Только благодаря профессионализации рядов и освоению новых технологий.

Еще четыре, но уже вопроса и ответа, особенно интересны в контексте того, что мы сегодня обсуждаем. ЧТО мы продвигаем? По моему убеждению, мы продвигаем религию. Декларация прав человека — это наша протестантская библия. Отношение к правам нуждается в модернизации, сейчас права сакральны, попытка пересмотреть концепт прав рассматривается как кощунство. В своем роде те, кто их отстаивает, это избранные, они относятся и к себе, и к своим коллегам как к проповедникам. Подобная деятельность может быть признана миссионерской. С этой точки зрении довольно сложно добиваться результатов.

Но если мы ориентированы на результаты, то права человека — это товар. Такой подход вызывает бурю ненависти. Я сразу сказал, что буду агрессивен. Я отношусь к правам как к товару, а чтобы достичь изменений, которые мы хотим произвести в обществе, этот товар — правачеловека — должен быть воспринят людьми. В словосочетании права человека главное слово — человек, а не права, хотя именно о них больше всего говорят. Именно человек и тот факт, что он не ценит свои и чужие права, — вот что должно быть в фокусе внимания НКО.

Граждане СССР были почти полностью бесправны. Но почему? Насколько ценились гражданские права массовой аудиторией в ту пору? НКО до сих пор могли бы заниматься актуализацией прав для человека, но при этом не забывая о том, что великая правовая революция перестройки завершилась поражением, потому что гражданские права не стали востребованы большинством россиян. Права человека по своей природе не могут быть персонифицированы, они созданы для масс, не для одного человека или групп людей, и даже не для 143 миллионов россиян. Для всех, И потому важно, чтобы их ценила критическая масса всего населения страны, мира.

В условиях поствавилонского периода наиболее сложный вопрос — проблема донесения информации, т. е. проблема языка. Научный или юридический, правозащитный или бюрократический, все эти цеховые наречия не позволяют доносить до аудитории ценности права. А между тем, чтобы права стали продуктом массового потребления, должен появиться человек. Много людей. Нужны стратегии, которые позволят правам стать столь же употребимыми и рутинными, сколь «сникерс» или «кока-кола». Если, конечно, для нас важен вопрос аудитории, вопрос изменения среды, в которой мы живем.

КУДА мы продвигаем? Этот вопрос вновь из религиозной сферы. Если мы продвигаем во враждебную среду, то мы — миссионеры: приходим со своей библией и продвигаем ее, кого нужно — обманываем, кого нужно — отодвигаем, кого нужно — вырезаем. Если же мы его продвигаем на рынок, нашим с вами соседям, просто пешеходам, в большинстве своем незнакомым людям, то мы уже не миссионеры, не те, кто несут святое знамя,— мы маркетологи. Этот подход ставит вопрос о языке. Язык — это, безусловно, важнейший объект для обсуждения, я бы сказал, что обсуждение языка — часть обсуждения тактики наших действий. Язык может быть инструментом нашего действия. Не теоретизированный, философский, а язык действия.

Обсуждая этот вопрос, важно понимать вектор, направленность. Мы очень часто обращаемся к своим сторонникам, тем, кто нас и так поддерживает, тем, кто 10-15 лет выходит с нами на площадь, Работая со своими единомышленниками, невозможно добиться изменений в обществе. Если мы хотим изменений, языка-действия, то мы не должны работать с нашими сторонниками: друзьями или родственниками, теми, кто нас поддерживает. Мы должны обращаться к тем, кто колеблется, кто не определился, а не к тем, кто ЗА или ПРОТИВ. С последними работать очень сложно, не пытайтесь сделать из скинхеда антифашиста, это действительно задача для религии. Попытайтесь повлиять на сообщество вашего города, пока оно не определилось в качестве группы поддержки неофашизма. Такой подход позволяет наиболее эффективно влиять на тех, кто колеблется, кто еще совершает свой выбор. Обращение к сторонникам определяет язык, он строится на системе координат единомышленников. Именно поэтому возникает столько неясных для обывателя метаязыков, понятных узкой группе сторонников... Даже здесь, в этом зале, последние два дня говорили на нескольких языках, понятных лишь части аудитории. Звучала сугубо научная и сугубо философская речь, использовались практичное наречие деловых грантофилов и сухой язык, на котором принимаются решения. Все это разные реальности, и интересные посылы, сформулированные ораторами на своем языке, вероятно, не были понятны всей аудитории. Для конференции такой разнобой языков допустим, его сложно избежать, а иногда, как в данном случае, междисциплинарный подход задает сумятицу терминов. Но в работе с клиентом лучше придерживаться иных принципов.

Если мы на рынке, то у нас есть клиент, и мы должны понять, как разговаривать с ним. Один разговор — со школьником младших классов, другой — с абитуриентом. Со студентом первых курсов стоит общаться одним образом, а с теми, кто заканчивает вуз, — иным. Не говоря уж про различия, связанные со специальностью, полом, социальным положением и. множеством других характеристик. Все они имеют огромное значение для того, чтобы понять, что может услышать именно ваша целевая аудитория. Выбирая между тем, чтобы высказаться ибыть услышанным, НКО ориентируются на то, чтобы высказаться, вылить всю мощь своего интеллекта на покорную аудиторию, радугой такой расхлестнуть, но на самом деле, если мы ориентируемся на результат, то высказываться не так важно, как важно быть услышанным. Слышите ли вы меня сейчас? Скорее всего, слышите. Но понимаете ли?

Ключевым вопросом является не просто то, на каком языке мы говорим, как мы изучаем тех людей, с которыми собираемся говорить, но как мы можем предложить наши услуги (наш продукт). Вопрос в сервисности НКО, которая должна быть априори связана с ориентацией на людей. В чем же заключается продукт, который мы доставляем до клиентов? Если нет продукта, в самом широком смысле слова, то о какой ориентации на публику может идти речь? Определяя свой продукт как издание (брошюру, книгу или сборник), надо представлять себе и издержки. Тираж в 1000 экземпляров и даже тот факт, что издание разошлось, вовсе не означает, что продукт доведен до вашей целевой аудитории. В том числе, если она является такой узкой, как эти 1000 человек {это подлежит еще отдельно выяснять). Распространение, а также измерение результатов этого важнейшего действия — необходимое условие доведения продукта до клиента. Хорошо организованное распространение включает в себя изучение аудитории: издания, быстро розданные, но не прочитанные, демонстрируют пример провала всех титанических трудов по подготовке публикации.

Значительно более сложный аспект этого вопроса — восприятие удачно распространенного издания. Читатель должен понять язык, к нему обращенный, стать сторонником изложенных идей (если они есть). Только в этом случае мы можем считать, что он стал нашим клиентом или даже сторонником. Описанная модель несильно отличается от типичной ситуации в магазине/супермаркете/на базаре: удобно устроенная витрина/прилавок будут подспорьем для опытного продавца, но мало чем смогут ему помочь, если товар дрянной.

Язык, на котором мы обращаемся к аудитории, и наш продукт связаны ожидаемым результатом. О результате как изменениях я собираюсь сказать напоследок. Еще раз повторю тезис, обозначенный выше: я рассматриваю результат в сфере продвижения как изменение в общественном мнении.

Итак, зачем? Если мы ориентируемся на результат, то мы хотим изменений. Так вот, мы должны четко осознавать, каких изменений мы ждем, т. е. ЗАЧЕМ мы действуем. Скорее всего, они будут не завтра и, скорее всего, не через год, но в принципе мы зачем-то создавали эту организацию. Понятно, что зачастую ежедневная рутинная деятельность связана с необходимостью оказывать помощь конкретным людям, но лет через 5, 7, 10 мы хотим что-то изменить? Мы хотим раздавать продукты или создавать рабочие места, если перефразировать известную дилемму «рыба/удочка»? Если мы ориентированы на изменения, то проектный подход не годится, деятельность, ориентированная на конкретный результат в сфере общественного мнения, может измеряться годами. А именно в этой сфере могут происходить изменения, связанные с продвижением ценностей. Нужна системная работа, не проекты, а долгосрочные программы или даже организации, занимающиеся сугубо такой деятельностью.

Одним из критериев изменений может служить повышение цены на ценности, потому что само слово «ценности» — одного корня со словом «цена». Т. е. необходимо невероятно высоко ценить права, чтобы они стало ценностью. Именно поэтому НКО, занимающиеся продвижением ценностей (т. е. просветительской работой), должны поставить перед собой вопрос: что они продвигают? Кому предназначен тот товар, т. е. куда, в какую среду идет продвижение? Какую цену за него готовы платить, т. е. как осуществляется продвижение? Может быть, эта цена — посещение митинга, а может, цена — полчаса в неделю на чтение сайта, три часа на знакомство с новой книгой, при правильно поставленной работе все эти виды деятельности являются формой передачи ценностей. Но только тем, кто платит своим вниманием, временем, усилиями и, в конце концов, деньгами. И, наконец: что мы хотим получить, зачем производится вся эта работа? Ответ на этот вопрос должен быть сформулирован с самого начала.

Изменения в сфере продвижения могут относиться только к сознанию клиента (благополучателя). Именно в сознании и разыгрываются основные баталии. Сознание и есть то поле, на котором наши ценности либо приживутся и перерастут в социальные нормы, либо погибнут. Примеры такой работы описаны в брошюре СОЦИАЛЬНЫЙ МАРКЕТИНГ И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, Информационное агентство МЕМО.РУ (Международный Мемориал), 2005 http://www.memo.ru/about/bull/b29/index.html . На протяжение нескольких лет мы проводили, совместно с Центром стратегических и международных исследований (Вашингтон) кампании и опросы общественного мнения в Перми, Рязани, Ростове. В частности, в брошюре описывается, как велась кампания в Пермской (еще тогда) области с нашими коллегами из ПГП, ПРПЦ, «Мемориала», при активной поддержке администрации в лице Т. И. Марголиной.

Из ответов на вопросы

Вопрос: Создаются НКО с разными целями. Про какие конкретно НКО вы говорите: и про те, которые создаются для того, чтобы дверь в подъезде поставить?

Ответ: Когда я говорю про гражданские организации, я не говорю про НКО, решающие одну маленькую проблему: поставить дверь или оказать помощь какой-либо группе граждан. Я говорю про организации, которые хотят что-то изменить в общественном мнении, бороться со сложившимися стереотипами. Такого типа организаций, которые заинтересованы в том, чтобы изменить сложившееся положение вещей, а не помочь отдельным людям, пока меньшинство, они только начинают возникать.

Вопрос: Когда вы сравнивали права человека с товаром, видимо, не случайно прибегли к таким общеизвестным брэндам, как «кока-кола» и «сникерс». Но, насколько мы знаем, это такие брэнды, которые, но сути, выпорхнули на нас из-за железного занавеса как символ свободы, символ иной, вкусной новой жизни. Как вы считаете, возможны ли права человека, которые вошли в контекст не только некоммерческих организаций, но и стали государственной риторикой, государственным институтом? Возможно ли из прав человека сделать некий товар, который может оказаться настолько же востребованным?

Ответ: Да, возможно, такие примеры известны. Опрос общественного мнения показывает изменения, которых удалось достичь. Все, что говорится про моральные нормы, должно стать естественным. А для этого надо сделать человека, который пользуется правами и отстаивает права, модным. Использование прав должно стать не только нормальной практикой, но и символом нового качества. Как джинсы Levis , которые в Китае и других посттоталитарных странах долгое время символизировали свободу. Должно быть понятно: приобретая навыки использования прав, ты приобретаешь новое качество. После того, как мы найдем и начнем использовать эти новые символы, может уйти сотня лет на продвижение конкретных норм. Хотелось бы пробежать эту дорожку-«столетровку» побыстрее. Поэтому нам надо быть более агрессивными в этом направлении.

Вопрос: Мэри Робинсон сказала, что права человека — это религия, надо так к ней и относиться. Это известные на весь мир слова. Считаете ли вы, что это правильно, или вы в альтернативу ставите другуюпозицию — рынка, да еще и третью позицию — исследовательскую?

Ответ: Я не разделяю подход, что в современном мире нам нужно рассматривать права человека как религию. Да, конечно, права человека — это религия, но «ах, Арбат, мой Арбат» нужен был, когда шла борьба с системой и когда харизматические лидеры, Мессия были востребованы, когда нужно были вести за со­бой или бороться за общие права, принося себя в жертву, как Марченко. Современное общество поменялось, и мы не можем закрывать глаза на то, что не нужны более человеческие жертвы, но не хватает активных граждан, а не влекомых учеников. Нужно распределение ценностей, ане кристаллизация их в отдельных центрах. И для этого наша продукция должна быть адресована конкретной целевой аудитории: студентам, школьникам, репрессированным, беженцам. Но они ведь не в безвоздушном пространстве находятся, они живут в сегодняшней России и получают море информации, с которой нам надо конкурировать. И эту конкуренцию за внимание мы проигрываем тысячам гораздо более четко сформулированных посланий. Мы не говорим на языке, который понятен целевой аудитории, и поэтому проигрываем. Конечно, это другой подход, не религия, а рынок стоит в его центре. Однако я не отрицаю значимость религии,просто она все больше теряет актуальность. Она по-прежнему востребована, но больше среди маргиналов. Поэтому естественно, что религия будет медленно отходить на второй план, особенно если мы хотим достичь изменений в сфере сознания. В таком случае надо работать с массовой аудиторией, не повторяя заученные формулы, а формируя реальный и применимый в жизни инструментарий.

Вопрос: Как вы считаете, что происходит с массовостью ценности прав человека? «Сникерс» — он очень массовый, как и Дарья Донцова. Все очень стесняются этого, и для них не представляет ценности этот продукт

Ответ: Про это есть специальная наука — социальный маркетинг, который говорит, как сочетать массовость с ценностями. Мы привыкли, что массовость — это обман, это политика, и нам впихивают под видом либеральных или патриотических ценности не влезающих в телеэкраны и не умеющих говорить, совершенно некомпетентных политиков. Мы привыкли, что товар потому и продвигают, что он некачественный. Мы привыкли жить в мире, где массовая реклама и продвижение — признаки подделки или пропаганды. Да, к сожалению, наши политики еще эволюцию не прошли, очень часто продвигаются они с одними ценностями, а в реальности формируют своими поступками совсем иные. Но в коммерческой сфере уже сложнее продвигать некачественный продукт. Ценности тоже не вечны: цены либо навязывает монополист, либо формирует рынок. В любом случае основной вопрос адресован нам: готовы ли мы платить? Сколько нас, готовых платить за гражданские права? Пока мало. Массовая востребованность прав возможна, к этому надо стремиться. И делать это невозможно по старинке, рождая и бесплатно распространяя методики, которые не будут использоваться. Поэтому нам надо думать о том, как создавать спрос, а уже имея его, подавать на мотивированную аудиторию информацию о применении норм.

Вопрос: Безусловно, права человека — это неудобный товар, и в России он имеет свои особенности, он требует продвижения. У нас прозвучало так, как будто не надо навязывать товар, человек сам разберется. Но мы видим, ЧТО выбирается с экранов телевизоров в массовом порядке. Т. е. наш товар элитарен?

Ответ: Конечно, всегда будет оставаться и элитарный товар, требующий дополнительных навыков. Например, использование процедур Европейского суда. Но именно за массовым правоприменением выход из сегодняшнего положения, из средневекового общества. Весь вопрос как раз и состоит в том, что мы не должны навязывать ценности. Общество давно устало от навязываемого, потому демократические ценности и обесценились, обесценились приоритеты, подходы. От навязывания, повторения лишенных смысла заклинаний ничто не становится более востребованным. Надо искать подходы, думать, как заинтересовать конкретную группу людей. Не объяснять истину, а дать инструкцию тем, кто готов ею воспользоваться. Поэтому между навязыванием и рабо­той с людьми есть тонкая грань.Навязывание — это то, к чему мы привыкли в правозащитном сообществе, мы привыкли доминировать, объяснять людям, как «надо». Это не подход, который возможен в работе с общественным мнением.

Вопрос: Можно ли понять ваши утверждения как некий откровенный призыв к антиэлитарности? Что, героев, которые тоже на самом деле предлагают товар под названием «высокие переживания», мы должны намеренно заменить на торговцев, которые торгуют барахлом?

Ответ: Я рад, что тема выдворения торговцев из храма возникла. Я, конечно же, не призываю все поменять и разрушить возведенные алтари, я призываю использовать дополнительные, крайне необходимые технологии, которые позволят нам ориентироваться не на сторонников и не на малые группы,но на принципиально большее число россиян. Для этого надо найти язык, понятный россиянам, и относиться к правам человеку как к товару. Но это не значит, что нам нужно априори сбросить и растоптать всех идолов или унести их лишь на обертке конфет и больше ни в какой форме не использовать.

Григорий Сергеевич Шведов - директор Информационного Агентства МЕМО.РУ, главный редактор ежедневного Интернет-издания "Кавказский узел" http://kavkaz.memo.ru/ (Москва), эксперт исследовательского проекта "Будущее прав человека в России"

Написать автору