Проект "Будущее прав человека в России"

Тема: Точки правозащитного роста

Тема: Точки правозащитного роста

Разработки по теме

на главную страницу проекта общая информация о проекте последние новости об исследованиях и разработках перечень тем и основных разработок организации, апробирующие наши разработки статьи экспертов проекта в отдельном издании

Разработки по теме
Статьи по теме
Отправить отзыв

Российская правозащита -
искушение доверием

Российское правозащитное сообщество («классическое», «традиционное», «профессиональное») – это сообщество людей и организаций, которое сформировалось в середине 90-х годов ХХ века на человеческой и духовной основе советского диссидентства, ориентируется на западную гражданскую культуру, думает и действует в рамках «ООНовской парадигмы прав человека».

Общественный капитал – это совокупное доверие общества к вам, к тому, что вы делаете; это совокупная готовность людей слушать вас, верить вам, следовать за вами.

PR – это продвижение в обществе того, что важно для вас. Продвижение – это привлечение внимания, обретение сторонников, любителей, поклонников, потребителей.

Общественный капитал – это доверие. Доверие людей – единственный источник авторитета. PR – это технологии возбуждения доверия.

PR был всегда. 70 лет назад политические навыки возбуждения доверия просто систематизировали и сделали профессией.

***

Есть проблема правозащитного пиара и есть проблема общественного капитала правозащитного сообщества (прав человека? правозащитников?). Это связанные, но разные проблемы.

Проблема правозащитного пиара – это всего лишь «техническая» проблема, проблема грамотного использования правозащитниками пиар-технологий в своих целях.

Проблема общественного капитала правозащитного сообщества – это «политическая» и «культурная»[1] проблема российских правозащитников, проблема дефицита общественного доверия к этому сообществу, проблема неукорененности «ООНовской правозащиты» в постсоветской России.

***

Всякий раз нужно определяться об общественном капитале чего, о доверии к чему идет речь:

  • Доверие к правозащитному сообществу (к «так называемым правозащитникам»?)?
  • Доверие к «правам человека вообще», как к единой нормативной системе, как к «метаценности»?
  • Доверие к «ООНовским правам человека»? или доверие к «живым, естественным правам человека»? или к российскому мифу о правах человека, не менее реальному, чем ООНовские правозащитные конвенции?
  • Доверие к конкретным правам человека, к конкретному праву на неприкосновенность частной жизни, например?
  • Доверие к конвенциональным или доверие к неконвенциональным правам?
  • Доверие к «правозащите» как к одному из публичных способов решения человеческих проблем?
  • Доверие к конкретным правозащитникам, правозащитным организациям, правозащитным сообществам?

Подбор стратегий и инструментов обретения доверия жёстко зависит от выбора заботящего нас объекта доверия.

***

PR - это продвижение.

Правозащитный пиар - это продвижение чего?

  • Пиар правозащитных БРЕНДОВ (бренд - марка, этикетка, ключ к идентификации предмета; брендами российской правозащиты могут быть люди, организации, практики) – продвигать бренды легко, но в правозащите они почти не продвигаются, даже не осознаются.
  • Пиар правозащитных ПРОДУКТОВ И УСЛУГ – услуги продвигать легко, тем более правозащитные, правозащитники занимаются этим часто, но неумело, непрофессионально; правозащитные продукты (в правозащите – это успехи, успешные практики, технологии, опыт, пригодные для мультиплицирования, широкого востребования) - не продвигаются, успехи как продукты - не мыслятся.
  • Пиар правозащитных ПРОБЛЕМ – проблемы, «модные» в российской правозащитной среде, в обществе, продвигать в России трудно, ибо многие из этих проблем касаются неконвенциональных прав, но правозащитники упорно занимаются продвижением проблем - только этим и занимаются, но опять-таки не профессионально, не технологично, как бог на душу положит.
  • Пиар правозащитных ЦЕННОСТЕЙ – продвигать ценности очень сложно, но очень нужно, особенно правозащитные ценности и особенно в России; однако осознано системно этим никто не занимается.

Что продвигаем - такие инструменты и выбираем. Наборы инструментов очень могут отличаться в зависимости от предмета продвижения.

***

Чьё доверие важно?

  • «народа», всех и сразу?
  • «либеральной интеллигенции» (электорат СПС – успешные, пролиберальные, прозападные менеджеры и предприниматели? электорат «Яблока» – не вписавшаяся в постсоветскую жизнь «советская интеллигенция», аутсайдеры в белых воротничках и в белых перчатках?)?
  • «среднего класса»?
  • социально-незащищенных, бедных?
  • «новых людей», «людей воздуха», «людей офисов» – связанных с постиндустриальным, информационным производством?
  • жертв или победителей?
  • старых или молодых?
  • мужчин или женщин?
  • «правых» или «левых»
  • «патриотов» или «националистов»?
  • и т.д. и т.п. Скучно.

Все они разного ждут от правозащитников. Для каждой группы нужна своя PR-стратегия/тактика.

Но есть и «общечеловеческие ценности» в пиаре. Доверяют скорее успешным, чем аутсайдерам, скорее сильным, чем слабым, скорее симпатичным, чем противным, скорее, героям, чем жертвам и т.д. и т.п.

***

Сообщество – это совокупность людей, действующих в рамках конвенциональных ценностей и правил.

Если есть правозащитное сообщество – значит, возможен пиар правозащитного сообщества. Нет правозащитного сообщества, действующего в рамках конвенциональных ценностей и правил – пиар «правозащитного сообщества» бессмысленен. Ценностный и нормативный плюрализм и проектный пиар несовместимы. Пиар-сигнал не может быть противоречивым.

Общественный капитал реального «Мемориала» - управляем. Общественный капитал символического (или несуществующего) правозащитного сообщества - неуправляем.

Российское правозащитное сообщество точно существовало во второй половине 90-х годов XX века. Существует ли оно сейчас – вопрос.

 

***

Есть проблема спроса правозащитников на увеличение общественного капитала «правозащитников». Вроде бы нет такого спроса как осознанной потребности. «Любите нас такими, какие мы есть, а, впрочем, можете и не любить».

***

Самая востребованная правозащитная PR-ловушка, PR-грабли:

Отношение к «правам человека ВООБЩЕ», отношение к «правозащитникам ВООБЩЕ» не равно отношению к правам человека и к правозащитникам В ЧАСТНОСТИ.

Хорошее отношение к «правам человека ВООБЩЕ» (как к ценности, как к символическому благу) - в России конвенционально: все к «правам человека» относятся хорошо, что бы под ними ни понимали. Но это не означает, что так же хорошо и так же конвенционально будут относиться к любому конкретному праву и его применению.

То же с правозащитниками. К «так называемым правозащитникам» большинство может относиться с подозрением и настороженностью, а к конкретным - с любовью.

Не все, что называют «правом человека», является правом человека.[2]

Очевидно, что права человека в России являются общепризнанным общественным благом (можно сказать, что в России сложилась национальная общественная конвенция о правах человека как о благе). Любой гражданин России, включая Президента и начальника ФСБ, находясь в здравом уме, искренне согласится с тем, что права человека должны соблюдаться. Однако, это позитивное отношение к «правам человека вообще» не означает, что благом российское большинство автоматически будет считать любое право, провозглашенное кем-то «правом человека». Абсолютно позитивное отношение сложилось именно к феномену прав человека, а не к каждому праву в отдельности. Каждое право должно обрести под собой «собственную» общественную конвенцию, чтобы стать реальным, живым правом человека.

То же самое происходит и уровнем ниже. Позитивное отношение российской публики к «свободе слова», к «праву избирать и быть избранным» или к «праву на жизнь» совершенно не означает, что люди столь же позитивно будут относиться к любым выборам хоть кого, к любым представлениям о свободе слова, не говоря уже о запрете смертной казни.

На этой вольной или невольной подмене «родовых» и «видовых» общественных конвенций основываются многие заблуждения в среде российских правозащитников, заблуждения эти подкармливаются неряшливыми соцопросами. Многие правозащитники считают, что позитивное отношение общества к «правам человека вообще» означает и позитивное отношение общества к любому конкретному праву человека в частности. Поэтому стоит только более или менее официально провозгласить какое-либо право «правом человека», как тут же возникает моральное основание требовать от общества и государства его соблюдения – ведь и общество и государство считают права человека общественным благом. В то время как моральное основание требовать всеобщего соблюдения того или иного конкретного права может основываться только на одном – на конвенциональности этого конкретного права, на всеобщем согласии по его поводу.Нет общественного согласия по поводу права – нет моральных оснований требовать его соблюдения. Есть лишь моральные основания добиваться общественного согласия, вести пропаганду права, убеждать в общественной полезности соблюдения этого права, демонстрировать и расширять инаковость внутри «социального большинства» и, конечно, добиваться защиты права в каждом конкретном случае.

Всегда, конечно, есть соблазн политического принуждения к соблюдению неконвенциональных прав человека (принуждение к соблюдению прав через государственную политику, давление международных институтов, «гуманитарные интервенции»). Именно поэтому столь велика политизированность российских правозащитников. Столкнувшись в России с государственным и общественным неприятием «ООНовских трактовок» некоторых прав человека, российские правозащитники надеются и пытаются содействовать тому, чтобы к власти в стране пришел режим, который обеспечит соблюдение этих не конвенциональных сегодня трактовок прав человека. Этакий наивный правозащитный авторитаризм. И это вместо того, чтобы самим продвигать в российском обществе неконвенциональные права, убеждать общество в их «гуманитарной полезности», множить победы над нарушителями неконвенциональных прав и тем самым доказывать обществу их актуальность и жизненность. За права человека (за правозащитный результат) в стране отвечают правозащитники, а не государство.

***

Продвигая права человека и «правозащитность» в современной России, нужно понять, как относиться к «диссидентской колее».

Диссидентство есть плоть от плоти порождение позднесоветского тоталитаризма. Естественно, вместе с советским строем должно было погибнуть и советское диссидентство. Но оно, в силу ряда внешних обстоятельств, не погибло, а возродилось - и в персоналиях, и в традициях, и ментально - в «российском правозащитном движении».

В результате, российское правозащитное движение, вышедшее из советского диссидентства, не может существовать без «советского режима». Только в авторитаризме, тоталитаризме, диктатуре оно черпает мотивы и силы для деятельности. Поэтому, просто в целях самовыживания, многие постсоветские правозащитники пытаются символически воспроизвести советский режим в Путинском, участвуют в создании «реставрационного мифа».

Но Путинский режим ровно в той степени является реинкарнацией советского режима, в какой СССР можно считать реинкарнацией Российской империи. Оболочка похожа, но люди живут уже совсем по-другому. Политическое и социальное зло и добро сегодня совсем иные, чем 25 лет назад.

***

Проблема «правозащитного языка» в России.

Современный российский «правозащитный язык» – своего рода искусственный, «переводной» язык. Перевод прав человека с «англо-европейского» на «русско-российский» осуществлялся и осуществляется в условиях очевидного и существенного отличия базовых гуманитарных и общественно-политических концептов российской культуры и ведущих западных культур. Речь, прежде всего, о концептах, о «народных смыслах» Свободы, Справедливости, Права, Закона, Власти, Политики и т.п.

Например, в российском концепте Права нет такой важной для европейца составляющей, как «естественное право» (термин есть, концепта нет). В России с правами не рождаются, это не представимо. В России права только заслуживают, получают, покупают, получают в дар, в крайнем случае, отбирают, крадут. У нас не существует обыденных представлений о естественном, «объективном» источнике права (право от Бога, от природы, от «естественного закона» и т.д.). В России источник права всегда субъективен (и в смысле персонификации, и в смысле волюнтаризма) и до вульгарности материален: от царя-партии-президента до барина-суда-чиновника. Закон в России – всегда орудие субъекта права, а не источник права.

Или концепт «приватности», например, всё ещё бытует в российской жизни в фазе «ментальной протоплазмы»: смысл «частной жизни» ещё не собран ни по вертикали, ни по горизонтали, концепт не устойчив, рассредоточен в национальном менталитете социально, этнически, географически, ситуативно – нация всё еще определяется.

Не говоря уже о таких глупых «переводах», как «свобода совести».

Одним словом, употребляемый в России «язык прав человека», «корпоративный язык правозащитников» в определенном смысле не «российский язык», не родной в России. Правозащитники говорят русские слова, но имеют в виду их европейские смыслы, а слушатели естественным образом наделяют эти слова исключительно родным содержанием, отличным от «правозащитного». В итоге, пообщавшись, те и другие расходятся защищать права человека, каждый думая о своём, своё под ними понимая.

***

Российские правозащитники ведут себя так, будто им ничего про права человека жителям своей страны доказывать не надо, будто жители эти точно такие же, как белые жители северного Лондона и всё так же понимают про права человека, как сами правозащитники. А все проблемы с правами человека возникают у нас, почти исключительно, от плохой власти. В то время как российская власть, особенно на нижних уровнях, в большинстве случаев произвола в отношении различных меньшинств, лишь опирается на существующие в обществе естественные конвенции о Достоинстве и Свободе, о Справедливости и Праве, о том, кто свой, а кто чужой, у кого больше прав, у кого меньше.

Российское общество реально ксенофобно или как минимум не доброжелательно в отношении многих меньшинств: от заключённых и бездомных до таджиков и «демократов». Защищая права человека, правозащитникам часто просто не на что опираться в сознании соотечественников.

Российский правозащитник (и, наверное, не только российский) считает, что если право провозглашено во Всеобщей декларации прав человека и в Российской Конституции, значит, это право существует, значит, оно реально, и нужно лишь заставить немногих злодеев его соблюдать с помощью хороших законов и истинно демократической власти. А на самом деле провозглашённого права может просто не быть в его стране. Право не живет, если в него никто не верит. Право может быть провозглашено, но большинство граждан просто не считают нормальным его соблюдение и не соблюдает, повсеместно и добровольно. Можно принуждать злодеев. А полстраны?

В России еще НУЖНО УБЕЖДАТЬ социальное большинство в том, что жестокое обращение в отношении бездомных, наркоманов, преступников, нелегалов недопустимо, что мужчины и женщины равны в правах, что всегда нужно соблюдать презумпцию невиновности, что свободу убеждений имеют абсолютно все, что атеист ничем не хуже верующего и т.д. и т.п.

Нарушения некоторых прав человека в России - это не столько политическая или юридическая проблема, сколько, и прежде всего, проблема культурная, духовная, цивилизационная.

Правозащитники в России должны ещё доказывать не только человеколюбивость и гуманность отдельных прав человека, но и их общественную полезность. Наконец, в России всё ещё открытым является вопрос: а все ли люди равны перед законом, все ли имеют равные права. Открытым является этот вопрос не в российском праве и не в голове Президента, а в российской жизни. И глупо закрывать на это глаза.

С точки зрения соблюдения некоторых прав (прежде всего, личных свобод) в России более важно их ценностное продвижение, чем бесконечная кодификация и защита.

Конкретное право человека повсеместно соблюдается там, где оно реальная ценность для всех. Чем больше людей верят в конкретное право, тем больше людей вынуждены считаться с этой верой, тем чаще это право соблюдается.

***

Проблема правозащитного «образного ряда».

Самые распространённые «правозащитные амплуа» и имиджи:

«Интеллигент в маминой кофте»

«Из последних сил бьющаяся за справедливость несчастливая женщина за границей бальзаковского возраста»

«Ненавидящий российское государство и его великое прошлое либерал-западник»

«Состарившийся в борьбе демократ»

«Живущий мемуарами заслуженный диссидент»

«Скандалист-сутяжник»

«Завсегдатай европейских комиссий, жалующийся чужим на своих»

«Молодой карьерист, пробивающий тоннель в салоны международной гуманитарной бюрократии»

Не говоря уже о продвигаемых властями имиджах «продавшегося западным фондам грантоеда», «политического экстремиста», «антипатриота, почти шпиона» и т.д.

Позитивный ряд составляют: «идеалист не от мира сего», «интеллигент-правдолюб», вариации на российски архетипическую тему «юродивого» и, чаще встречающееся применительно к новым акторам, амплуа «народного заступника».

***

Проблема стиля правозащиты (особенности публичной деятельности правозащитников).

Часто возникает ощущение, что накопление правозащитниками информации о нарушениях прав человека самоценно . У наблюдателя возникает ощущение, что «правозащитник» испытывает некоторое «чувство внутреннего удовлетворения», добывая новые подтверждения человеческих страданий и унижений от произвола власти (этакий «общественный мазохизм»). Новые и новые факты произвола, видимо, подтверждают привычную картину мира, в которой правозащитник чувствует себя психологически комфортно и понимает, что и как делать. Не случайна и агрессивность некоторых правозащитников в ответ на попытки позитивно оценить некоторые общественные процессы, связанные с правами человека.

Это упрямое, докучливое напоминание людям о их страданиях и унижениях. Сам по себе поток негатива не вдохновляет на сопротивление, оптимизма и энтузиазма из него не вылепить. «Россия избитая» - апофеоз пиара беспомощности и бесперспективности правозащиты.

Психологическая атмосфера, создающаяся вокруг типичной правозащитной активности, осадок, остающийся в подсознании: часто действия правозащитников в публичном пространстве, включая внешний облик, выглядят как «слабый защищает слабого, жертва защищает жертву». Защищают права так, будто не имеют на это права. Даже мощный эмоциональный накал, экспрессия не создают впечатления правоты. Даже когда побеждают, не выглядят победителями. Все портит какая-то естественная суета и какая-то подсознательная неуверенность в себе.

Часто правозащитник скорее проситель, чем заступник, часто просто жалобщик. Типичный российский правозащитник, даже самый агрессивный, защищает права, хоть свои, хоть чужие, как бы снизу, как бы не имея на это морального права (может и так). А надо сверху. Именно сверху приходит возмездие, право на которое действительно естественно. Не от формально-юридического «я имею права», а от естественного «чувства хозяина» в своей стране, отвечающего за неё не столько перед людьми или богом, сколько перед самим собой. Этим чувством обладали лучшие, классические, но уже ископаемые, представители русской интеллигенции.

Конечно, есть проблема: позиция «сверху» в защите возникает из «ощущения правды». За кем Правда - тот и наверху, даже если внизу. Это ощущение было во многих «демократах» первой волны, в конце 80-х. Потом оно испарилось, ушло к другим людям. Сейчас «правда» опять ищет нового хозяина.

Речь, конечно, не о всех правозащитниках, но о многих. Очень достойно, «сверху» или как минимум «сбоку» Международный «Мемориал» выдавливал из судов нормальные решения в связи с дурацкими претензиями налоговой. Жестко, профессионально, не суетясь часто удается вести себя полуюристам-полуправозащитникам из «Агоры». Есть и другие примеры-исключения, но дело не в них.

***

Далее предлагается минимальный набор стратегий продвижения «правозащитности» в самом обобщенном виде: без нюансировки в зависимости от субъекта, объекта и предмета продвижения

САМОЕ ГЛАВНОЕ: в любой правозащитной деятельности, не только в пиаре, ОТЛИЧАТЬ КОНВЕНЦИОНАЛЬНЫЕ ПРАВА И ЦЕННОСТИ ОТ НЕКОНВЕНЦИОНАЛЬНЫХ.

Конвенциональные права человека (реальные, «живые» права человека) – права, соблюдение которых в стране обеспечивается реальными общественными конвенциями. Конвенциональные права – общепринятые права, общественное благо которых не подвергается сомнению, права, по поводу смысла которых в обществе достигнуто согласие, консенсус. Конвенциональные права, как правило, соблюдаются. Нарушение этих прав всеми осуждается. Даже те, кто нарушают эти права, знают, что делают плохо. Конвенциональные права человека в России: право на неприкосновенность жилища, право на свободу выезда из страны, запрет рабства, право избирать президента России, запрет жестокого и унижающего обращения в отношении не виновных в совершении преступления, свобода вероисповедания (но не атеизма), право владеть имуществом, запрет произвольных арестов и др.

Неконвенциональные права человека (провозглашенные, но не воспринимаемые как обязательные к соблюдению) – права, под которыми нет общественных конвенций, права, которые не всеми членами общества и не во всех случаях оцениваются как безусловное благо или просто «социальное большинство» к ним безразлично. Неконвенциональные права – это права, в отношении которых не достигнуто общественное согласие. Неконвенциональные права являются реальным благом только для меньшинств. Применительно ко всему обществу неконвенциональные права существуют как проект, имеющий своих «авторов», своих заинтересованных сторонников и «продвигателей». Неконвенциональные права факультативны, общественное мнение не требует их повсеместного и обязательного соблюдения. Неконвенциональные права соблюдаются или не соблюдаются в соответствии с личной позицией того, от кого зависит соблюдение права. Неконвенциональные права человека в России: презумпция невиновности (в России существует «право публичной подозрительности в общественных интересах»), свобода слова (в классическом западном понимании), запрет жестокого и унижающего обращения в местах ограничения и лишения свободы, свобода мирных собраний, право выбирать глав регионов и др.

Возможно выделение и маргинальных прав человека – прав, существующих исключительно как проект, не имеющих хоть сколько-нибудь значимой общественной поддержки. Права, никому не нужные, кроме «авторов» прав.

Конвенциональные и неконвенциональные ценности, нормы и истины живут в обществе ПО РАЗНЫМ ПРАВИЛАМ, ПОДЧИНЯЮТСЯ РАЗНЫМ ЕСТЕСТВЕННЫМ ЗАКОНАМ. Это крайне важно понимать, например, правозащитникам.

Право человека, которое вы отстаиваете: является ли оно конвенциональным в вашем обществе или оно не конвенционально? Соблюдение его общепринято в вашем обществе или не общепринято? Если право человека, в котором вы заинтересованы, не конвенционально в вашем обществе, значит, его нужно ПРОДВИГАТЬ – это одна задача. Если же «ваше» право человека конвенционально, значит, ваша задача - отслеживать редкие случаи его нарушения и ПРИДАВАТЬ ГЛАСНОСТИ, а уж общество само справится с посягнувшими на конвенциональное право нарушителями – это уже совсем другая задача.

Если право, на котором вы настаиваете, неконвенционально в вашем обществе, значит, вы предлагаете обществу всего лишь ПРОЕКТ права, и Всеобщая декларация прав человека бессильна перед этим обстоятельством. Но от вас может зависеть, примет общество когда-нибудь этот проект или не примет.

Мастерство правозащитника заключается в навыке отличать представления конкретного человека (группы, организации) о правах человека от общественных конвенций о правах человека.

Главное – это умение понять, насколько ваши представления о правах человека совпадают с уже существующими в обществе «правочеловечными» общественными конвенциями, то есть, насколько «ваши права человека» общеприняты, естественны в обществе. Мастерство правозащитника заключается в четком, осознанном соотнесении избираемых стратегий и тактик с уровнем конвенциональности отстаиваемого права.

Если в обществе существуют общественные конвенции в защиту человеческого достоинства, соответствующие тем правам человека, которым вы служите, вы должны порадоваться за общество. В этой ситуации от вас потребуется умение, во-первых, получать информацию о несоблюдении этих конвенциональных прав (поскольку их, как правило, соблюдают, и соблюдают неплохо, а несоблюдение тщательно скрывается) и, во-вторых, вовремя и адекватно оповещать общество о фактах несоблюдения этих прав. Возможно, еще понадобится методическая помощь неопытным гражданам. От вас не требуется самое трудное: «поднимать народ», возбуждать активность и т.п. Применительно к конвенциональным правам с этим проблем не будет.

Если право, которые вы считаете правом человека, часто не соблюдается, если посягательство на него никого особенно не задевает, кроме самих жертв, – значит, это право неконвенционально, значит, очень многие члены сообщества не чувствуют, что в этой сфере имеет место произвол или безответственность власти, унижающие человеческое достоинство. Значит, в обыденном, человеческом смысле нет такого права человека в этой стране. Но тогда крайне важно уметь понять, какие из ваших представлений перспективны для общественных конвенций, а какие в обозримое время бесперспективны.

Очень важно чувствовать вектор конвенционального народного творчества . Если вы чувствуете, что у ваших прав человека есть шанс обрести под собой адекватные общественные конвенции, если вы поняли, что общество движется в их направлении, то ваша задача - стать катализатором и оформителем этого движения. Мастерство правозащитника будет заключаться в умении продвинуть важное для него право среди простых, обыденных людей, заинтересовать в нем: чтобы в идеологеме и слогане продвигаемого права люди увидели высшую справедливость, которую чувствовали, но не могли выразить. Мастерство будет заключаться в умении модифицировать голую дефиницию права человека в конкретную и актуальную для сообщества моральную форму из живых слов и ясного содержания. С одной стороны, это предполагает мастерство просветителя и пиарщика, с другой стороны, не обойтись без искреннего подвижничества, бескомпромиссного служения, личного примера, может быть, и подвига. Новые общественные конвенции формируются только в очень напряженном, энергоемком социальном поле.

Основное поле деятельности правозащитника – не существующие, а формирующиеся общественные конвенции в защиту человеческого достоинства. Правозащитник фиксирует новые вызовы, новых врагов человеческого в человеке и предлагает обществу на пробу новые варианты вечных прав и новые способы их защиты, продвигает в обществе эти актуальные варианты, провоцирует «конвенциональную активность» по их поводу. Профессиональный правозащитник не столько «защитник», сколько социальный инженер и миссионер своих «гуманитарных открытий».

Для защиты конвенциональных прав не надо обладать специальными знаниями, эти права реализуются и защищаются обыденно, традиционно, в обществе все для этого уже есть (смотрите, как все бросились защищать семью призывника, пострадавшую от «налета» осуществляющих призыв милиционеров). Проблемы возникают на стыках, на границах, на пиках, в зоне столкновения старых норм и конвенций с новыми реальностями, где эти нормы и конвенции не срабатывают, а люди уже начинают страдать. Вот здесь и нужны профессионалы прав человека: миссионеры, подвижники, заступники. Именно поэтому правозащитник – прежде всего диссидент, инакомыслящий социальный изобретатель, чья задача продвинуть в общество свое «гражданское изобретение».Не «достать» своим «изобретением» общество (что сегодня, к сожалению, иногда делают российские правозащитники), а продвинуть его, убедить общество в его полезности.

Неконвенциональное право – всегда проект, диссидентский призыв к присоединению. А любой акт инакомыслия всегда и естественно провоцирует сопротивление, даже в самом терпимом обществе. Поэтому сопротивление и безразличие общества не должны удивлять правозащитника, а только вдохновлять, ибо для того диссиденты и появляются в мире, чтобы безразличие превращать в сочувствие, а сочувствие в поддержку. Именно поэтому правозащитник – миссионер.

Очень важно умение понимать и принимать бесперспективность собственных представлений о соблюдении и защите того или иного права. Ну нет под этими представлениями общественных конвенций – ценное для вас право не соблюдается и не защищается как следует, поскольку люди не чувствуют в нем потребности.

Например, не видит сегодняшнее российское большинство проблем со свободой слова применительно к традиционным СМИ. А активная часть общества вообще не связывает с ними функцию «обеспечения правдой».

Мастерство правозащитника проявляется в понимании того, абсолютна или временна эта бесперспективность, в умении переформулировать право, понять, как выглядят его более актуальные аналоги.

Во времена перемен, в эпоху «смены парадигм», где и пребывает наша страна, очень важно умение заметить, распознать новые формирующиеся общественные конвенции, просто общественные инициативы, перспективные для вашей парадигмы прав человека. Мастерство правозащитника - в умении присоединиться к чужим, но близким по сути, конвенциональным проектам, не цепляясь за дефиниции, не навязывая своего языка, не ревнуя, помогая тем, чем просят, а не тем, что есть, относясь к чужому делу, как к своему.

Сегодня нужно уметь осознанно и оперативно переключиться из режима защиты невостребованного права в режим его продвижения, как длительный просветительский проект.

***

МОЛЧАТЬ О ПОРАЖЕНИЯХ, КРИЧАТЬ О ПОБЕДАХ

Какой правозащитный сигнал доминирует в российском публичном пространстве? Бесконечная череда случаев нарушения прав человека! Эта бесконечная, со специфическим правозащитным смакованием, презентация российскому обществу поражений прав человека лишь убеждает российского обывателя в том, что права человека нарушались, нарушаются и будут нарушаться. Люди убеждаются в естественности такого порядка вещей.

Польза от ужасов скоротечна – только в самом начале негатив может привлечь внимание, а потом – нужны только успехи, успехи и успехи, даже самые крохотные. Если нет успехов, а только новые поражения - лучше молчать и искать другие способы воздействия на ситуацию. Повторяющиеся успехи в защите конкретного права означают для обывателя, для общества, что всё большее количество людей заинтересованы в соблюдении этого права, что не соблюдать его всё более ненормально, не хорошо, а для нарушителей и опасно. Постепенно под правом формируется позитивное большинство, право становится всё более конвенциональным.

Конечно, огласка очень важна для давления на нарушителя, который никогда сразу не сдаётся, особенно если речь идет о неконвенциональном праве. Если никак не получается без повторного привлечения внимания к нарушению, то обязательно сопроводите новый тревожный сигнал описанием хоть маленькой, но победы. И обязательно постройте всё сообщение в духе «наше дело правое, враг будет разбит». Не давайте нарушителю встать на поле Правды (не вы определяете это поле, а общественное мнение, очень реальное даже у нас).

***

ОТ ГЕРОИЗАЦИИ ЖЕРТВ К ГЕРОИЗАЦИИ ГЕРОЕВ

Современный правозащитный пиар – пиар жертв произвола. Зачем? Правозащитный смысл такой пиар имеет только в отношении жертв нарушения конвенциональных прав. Только в этих случаях можно рассчитывать на народный отклик и поддержку (солдатские матери потому и успешны, что работают на утрамбованном материнским инстинктом конвенциональном поле отвергаемых всем обществом дедовщины и армейского произвола).

С неконвенциональными правами всё наоборот. Бесконечный перечень жертв не уравновешенный перечнем героев-заступников лишь подтверждает нормальность «неконвенциональной ситуации» (общество, несмотря на обилие тревожной информации, так и не вступилось за «учёных-шпионов»). Не жертвы, а герои, вольные, честные защитники, привлекают внимание к жертвам нарушения неконвенциональных прав. Именно герои-заступники выводят неконвенциональные права из маргинального состояния, привлекают к ним внимание широкой общественности. Герой поднимает уровень проблемы в глазах обывателей, даже если проигрывает. При правильном продвижении героя можно даже информацией о поражении продвигать неконвенциональное право: Сидорова посадили, но как мужественно, упорно и красиво защищали его эти два замечательных человека: Иванов и Петров, и проиграли-то они из-за случайного стечения обстоятельств.

***

ДЕПОЛИТИЗАЦИЯ ПРАВОЗАЩИТНОЙ ИНФОРМАЦИИ.

Хотим мы или не хотим, но в российском общественном мнении любая политика, как борьба за власть, – есть зло и ложь, необходимое, но зло, не самое страшное, но зло и всегда ложь.

Зацикленность на «режиме», «диктатуре-демократии», «Президенте Путине», «справедливых выборах» и т.п., хотят того правозащитники или нет, помещает их на политическое поле. Тем самым общественное мнение выводит правозащитников из пространства «добра и правды» и перемещает в пространство «зла и лжи». И всё.

***

ПРОДВИГАЯ ПРАВА ЧЕЛОВЕКА, ОСНОВНОЙ СИГНАЛ АДРЕСУЕТСЯ НАСЕЛЕНИЮ, А НЕ ВЛАСТИ.

В конечном счёте, позиция заинтересованных групп населения, а не власть определяет соблюдаемость/несоблюдаемость прав человека (если, конечно тот или иной сегмент носителей власти не заинтересован в том или ином праве). Язык, способ и адрес доставки правозащитной информации, прежде всего и в основном должен быть сориентирован на обывателя.

***

ОСНОВНЫМ ОБЪЕКТОМ ПРОДВИЖЕНИЯ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА ДОЛЖНЫ БЫТЬ СРЕДНИЕ СЛОИ ОБЩЕСТВА.

Некоторая неловкость правозащитного продвижения заключается в том, что человеческое достоинство, свобода, а с ними и права человека, в определённом смысле – элитарный концепт, элитарная ценность. Человеческое достоинство попадает в пространство актуальных смыслов и мотивов человека только по достижению им определенного уровня достатка, духовной и эмоциональной культуры (пресловутая «пирамида Маслоу» всё ещё статистически работает). Поэтому, например, просто защита прав-интересов бедных не продвигает в стране права человека (в своей среде и вовне основные реципиенты правозащитной деятельности – маргинальные меньшинства - вопиюще не правочеловечны, и это нормально).

Поэтому в роли основных агентов и спонсоров продвижения человеческого достоинства и свободы, а с ними и прав человека в России, наиболее подходят предприниматели (правда, желательно, во втором, а лучше в третьем поколении), различный офисный народ со средним достатком, успешные интеллектуалы различных профессий и прочий «средний класс». Сегодня это не самый любимый «контингент» в среде правозащитников, более того, требующий очень изысканных, профессиональных подходов в пиаре.

***

АБСОЛЮТНАЯ ПЕРСОНИФИКАЦИЯ ЛЮБОГО ПРАВОЗАЩИТНОГО СИГНАЛА.

В правозащитном пиаре всё строится вокруг личности. Правозащита - это поединок названных по имени героев и антигероев. Имя героя, жертвы и антигероя делает информацию реальной, живой, т.е., более сильной в воздействии. Особенно важно имя антигероя, нарушителя прав. Именно имя антигероя делает возможным возмездие, всегда персонифицированное. Именно поэтому так распространена анонимизация в чиновной среде.

Кроме того, наличие имён – это просто честно, это про правду. Имена сами по себе вызывают доверие.

***

ПРАВОЗАЩИТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В РОССИИ ДОЛЖНА НАЙТИ СВОЕ ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ.

Нельзя рассчитывать на общественное доверие в России, не демонстрируя искренней озабоченности судьбой Родины. Конечно, для этого требуется бездна вкуса и именно искренность. Есть и проблема с ментальной самостоятельностью российской правозащиты.

Патриотизм - это и гордость за свое, российское. Патриотизм в российской правозащите – это гордость за свои российские правозащитные успехи, это гордость, за советских диссидентов собственно и запустивших культ прав человека в современном мире.

Источники, аргументы, обоснования и инструменты правозащитной деятельности находятся не вовне, а внутри России.

Нарушение права подтверждается не европейской конвенцией и т.п., а российской конституцией.

Хотите – не хотите, но выступать за границей с докладами о нарушениях прав человека в России – это значит жаловаться на свою страну. Совсем без этих докладов, конечно, не обойтись, но дозировать эту деятельность и правильно оформлять её в публичном пространстве – необходимо.

Нельзя не реагировать на то, что волнует всю страну и хоть в какой-то степени затрагивает права человека.

Российские события должны волновать больше, чем не российские.

Российская правозащитная повестка должна быть ментально и содержательно именно российской, реагирующей на российские вызовы.

И т.д. и т.п.

***

У каждого предмета правозащитного продвижения (правозащитные ценности, брэнды, акторы, услуги, продукты, проблемы) всегда найдутся миссионеры, агенты перемен, спонсоры, толкователи, оппоненты и болото.

  • миссионеры – это те, кто идеологически заинтересован в продвижении вашего правозащитного предмета, «прогрессоры» - это вы и вам подобные
  • агенты перемен – это те, кто непосредственно заинтересован в вашем правозащитном предмете, кто относится к нему как к личному благу
  • спонсоры - это те, кому выгодно продвижение, исходя из собственных, но не связанных с правами человека интересов
  • толкователи – это те, на ком лежит функция или миссия объяснять людям смысл происходящего (учителя, журналисты, политики, эксперты, чиновники)
  • оппоненты – это те, чьим интересам продвижение вашего правозащитного предмета непосредственно противоречит
  • болото – это те, кого продвижение вашего правозащитного предмета пока никак не задевает.

Идентифицируйте их, поймите, как задействовать в вашем деле ресурсы одних и как нейтрализовать негативную реакцию других и ваши возможности в продвижении вашего правозащитного предмета увеличатся во много раз.

***

Проблемный пиар привлекает внимание к проблеме, а не к тем, кто её решает. Для решения проблемы ВАЖЕН ПИАР АКТОРОВ, в нашем случае, конкретных правозащитных организаций и конкретных правозащитников. Доверие возникает из успехов по имени названных акторов.

***

ВЫБРАТЬСЯ ИЗ ДИССИДЕНТСКОЙ КОЛЕИ

По природе своей диссидентская зацикленность правозащитников на демократии-недемократии, путинском режиме, государственных инструментах защиты прав человека отвлекает и самих правозащитников, и общественное мнение от новых вызовов и от новых возможностей в сфере прав человека.

Диссидентская традиция несет в себе тотальное огосударствление правозащитной деятельности: только государство поставляет повестку дня, только государство отвечает за соблюдение прав человека, только к государству обращен протест и т.д. В то время как с точки зрения продвижения прав человека и завоевания доверия людей работать нужно не с государственной властью, а с населением. Не власть, а население - основной объект пиар-деятельности правозащитников.

Заставить власть что-либо делать или не делать, проще апеллируя к заинтересованным общественным группам, их побуждая влиять на власть в интересах защиты прав человека.

***

УПОР В ПУБЛИЧНОМ ПРОСТРАНСТВЕ НА НЕИЗБЕЖНОСТИ И ПЕРСОНАЛЬНОСТИ НАКАЗАНИЯ, на возмездии, которое всегда персонифицировано.

Ни власть, ни государство, ни орган власти прежде всего наказывает правозащитник, а конкретного человека, конкретного злодея, посягнувшего на права человека, который, конечно, и представитель государства, и конкретного органа, но имя на первом месте и чаще, должность - на втором и реже.

Хотя бы потому, что рассчитывать на широкую солидарность в борьбе против института, органа, государства гораздо сложнее, чем на солидарность в борьбе с конкретным плохим человеком. Да и орган, отдел, управление, правительство быть злодеем не может и, как правило, не воспринимается таковым.

Кроме того, ни что так не дисциплинирует чиновника, как возможность персональной ответственности, пусть даже моральной. Пока же правозащитники, увлекаясь обличением режима, часто подыгрывают произвольщикам, позволяя им скрыться за вывесками своих ведомств.

***

Не только органы власти и силовые ведомства должны фигурировать в публичном пространстве как нарушители прав человека. БОЛЬШЕ ВНИМАНИЯ НОВЫМ НЕГОСУДАРСТВЕННЫМ И КВАЗИГОСУДАРСТВЕННЫМ НАРУШИТЕЛЯМ прав человека, поскольку внимание к ним общества всё возрастает: унижающее обращение в школах, в больницах, «офисное рабство», гражданский произвол монополистов, местных олигархических групп, предприятий-держателей территорий, хамская унизительная реклама и т.п.

Новая правозащитная повестка должна находить свое отражение в правозащитном пиаре. В том числе, через новую повестку обществу предъявляется современная, актуальная, «молодая» правозащита.

***

НУЖЕН ПУБЛИЧНЫЙ ПЕРЕХОД ОТ ЭКСПЕРТНОЙ К МИССИОНЕРСКОЙ ПРАВОЗАЩИТЕ. От оценок и советов к личным поступкам, к личному служению, к личному участию в защите прав. Истории личных побед, личного примера, долгого и успешного служения делу и т.п.

***

Конечно, нужно специально заботиться о СВЕДЕНИИ К МИНИМУМУ РЕПУТАЦИОННЫХ РИСКОВ.

Слабым правозащитника никто видеть не должен, он не жертва и даже не борец – он победитель.

Предварительно надо «просто и тупо» сформулировать перечень возможных репутационных рисков. Понятно, что ничего жалкого, вырожденческого, архаичного, но что это значит конкретно?

***

В РОССИИ ВАЖНО ПЕРЕНЕСТИ АКЦЕНТЫ ОТ ЮРИДИЗАЦИИ К МОРАЛИЗАЦИИ ПРАВ, ОТ ЮРИДИЧЕСКИХ К ГРАЖДАНСКИМ, ПРЯМЫМ ФОРМАМ ЗАЩИТЫ.

***

В российском правозащитном языке Человеческое достоинство, Свобода, Правда, Человеколюбие, Родина, Конституция должны быть заметнее Прав человека, Закона, Конвенции, Общечеловеческих ценностей, ООН, Еврокомиссии, Мирового сообщества.

***

НЕОБХОДИМО ЦЕНЗУРИРОВАТЬ ПРАВОЗАЩИТНОЙ МИССИЕЙ ЛЮБУЮ ПРАВОЗАЩИТНУЮ PR-ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ.

 

[1] Культурная в широком, цивилизационном смысле слова. (вернуться)

[2] В данном случае не рассматриваются массовые обыденные лексические недоразумения, когда правами человека называют нормы, не связанные с защитой человеческого достоинства от произвола или безответственности власти. (вернуться)

Написать автору

 

Игорь Валерьевич Аверкиев
Председатель Пермской гражданской палаты

Игорь Валерьевич Аверкиев

 
Главная О проекте Новости проекта Разработки по темам Пилотные площадки Альманах Ваше участие в проекте