Гражданская дискуссия по частной жизни

В.М. Раков,
кандидат исторических наук,
доцент кафедры истории средних веков
Пермского государственного университета

Частная жизнь: исторический ракурс

"Мысль, что кто-нибудь нас с тобой подслушивает, приводит меня в бешенство... Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности невозможно: каторга не в пример лучше".
А.С.Пушкин (из переписки с женой)

1. Информационный карман

Право на частную жизнь или на частную сферу как юридическая категория родилось в США. В 1928 г. судья Верховного суда Л.Д.Брандейз официально заявил о наличии в Конституции США права на частную жизнь.

Однако еще за сорок лет до того, в 1890 г., тогда еще молодой бостонский адвокат Луис Брандейз в соавторстве с коллегой С.Д.Уорреном опубликовал журнальную статью "Право на частную сферу" - "Right of privacy", в которой было заявлено о праве человека "быть оставленным в покое" ("the right to be left alone"). Авторы статьи, в частности, писали: "Напряженность и сложность жизни, присуще развивающейся цивилизации, приводят к необходимости иметь убежище от внешнего мира, так что уединение и приватность становятся для человека более значимыми; однако современное предпринимательство и технические нововведения, вторгаясь в его частную жизнь, причиняют ему душевную боль и страдания, гораздо более серьезные, нежели те, которые могут быть причинены простым физическим насилием".

Это был, несомненно, революционный шаг, поскольку в девятнадцатом веке гражданское право защищало только "типичные", имущественные интересы и не склонно было признавать категорию морального вреда, то есть вреда, который не может быть исчислен в денежном выражении. Теперь же перед гражданским правом стояла новая задача: "помимо охраны человека... в его типичных интересах, дать охрану конкретной личности во всем богатстве ее своеобразных особенностей...". Так определил эту задачу известный русский правовед начала века И.А. Покровский. Постепенно эта теоретическая идея "внедрялась" в сознание судей и законодателей, и медленно, с оговорками, право на неприкосновенность частной сферы получало признание в судебной практике.

Через 15 лет после появления статьи американские суды признали это право. Верховный суд штата Джорджия был первым, кто признал его в деле Paverish против New England Life Insurance Co. В данном деле были использованы фотографии частного лица без его разрешения для рекламы в газете.

Дальнейшая юридическое становление права на частную жизнь относится к середине ХХ века, когда сначала в США, а затем в Европе право на частную жизнь признается одним из фундаментальных прав человека и одновременно появляются официальные документы, фиксирующие это признание. В 1965 г. Верховный суд США признал право на частную жизнь незыблемой основой американского образа жизни, вытекающей из духа Конституции. Известный американский исследователь проблемы прайвеси А.Вестин определил это решение Верховного суда США как "первый шаг к созданию новой конституционной доктрины прайвеси". И, наконец, около двадцати лет назад Верховный суд США путем толкования норм Конституции признал право на неприкосновенность частной жизни фундаментальным конституционным правом.

В новой российской Конституции (1993 г.) за человеком закреплено "право на неприкосновенность частной жизни, личную и семейную тайну, защиту своей чести и доброго имени" (статья 23). Эта формулировка означает, что человек сам может активно защищать свое право, независимо от того, охраняется оно или нет каким-то опосредующим законом. Конституция закрепила также право на тайну переписки, телефонных переговоров и иных сообщений, обеспечив его гарантией, в соответствии с которой ограничение этого права допускается только на основании судебного решения. Статья 24 содержит положение о том, что сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускаются. Статья 25 устанавливает неприкосновенность жилища. Имеется еще две конституционных гарантии неприкосновенности частной жизни, которые являются прямым отголоском нашего советского опыта. Это положение ст.29 о том, что никто не может быть принужден к выражению своих мнений и убеждений, и положение ст.26 о том, что никто не может быть принужден к указанию своей национальной принадлежности.

2. О частной жизни и ее границах

Любопытно, что право на частную жизнь не относится к числу так называемых "традиционных" естественных прав, сформулированных в восемнадцатом веке. Например, в Конституции США, классической конституции конца восемнадцатого века, мы не найдем его под своим именем, хотя гарантии, установленные отдельными поправками к Конституции и Биллем о правах в целом, защищали хотя бы некоторые стороны частной жизни от постороннего несанкционированного вторжения.

По мнению ряда юристов, категория "частная жизнь" не имеет юридического содержания; правовое регулирование лишь устанавливает пределы ее неприкосновенности ("приватности") и, соответственно, пределы допустимого вмешательства. Говоря иначе, частная жизнь - область, которая контролируется самим человеком, т.е. свободна от внешнего направляющего воздействия, в том числе, от правового регулирования (однако должна иметь правовое обеспечение). Это отличает частную жизнь от жизни публичной, которая "на виду" и потому должна быть регламентирована правовым образом.

Несколько соображений по поводу приведенной дихотомии. Это, возможно, одна из основных либеральных дихотомий (частная жизнь возникла в лоне либеральной культуры и являет собой одну из ее категорий). Либеральная антропология, на мой взгляд, начинается с признания за человеком не вполне вербализуемого, природно обусловленного пространства приватности, откуда путем умозрительных операций "извлекаются" классические, локковские права человека - на жизнь, свободу и собственность. Их дальнейшее прояснение средствами формальной рациональности создает публично-правовое многообразие либерализма, его внешний, процедурный слой.

Однако помимо него либерализм содержит в себе ту самую сферу частной жизни, о которой либерально настроенные люди предпочитают не говорить, если к тому их не принуждают жизненные или культурно-исторические обстоятельства. Частную жизнь, в том числе область личных убеждений в либеральных обществах принято оставлять человеку: никто не вправе лезть в чужую душу, никто никого не должен учить жить.

Итак, под слоем либеральной публичности залегает либеральное молчание. Либеральный человек, поэтому, в известном смысле - тайна, которая раскрывается, как уже отмечалось, в меру необходимости. Отсюда понятно, почему понятие частной жизни артикулируется позднее, чем это случилось с традиционными правами человека, относящимися к сфере действия Общественного договора.

Понятно также, почему частная жизнь достаточно независима от правового вмешательства: ввиду ее непубличности и даже "мистичности" ( речь идет, конечно же, не о мистике в религиозном смысле, а о секулярной, так сказать, мистике) она не может быть сведена к правовым формулам.

Вместе с тем, сегодня мы должны пытаться определить границы частной жизни и даже ее основные компоненты. Вот как это делает уже упомянутый Алан Вестин, автор фундаментального труда "Приватность и свобода". Он говорит о четырех обобщенных формах приватности. Первая - это "уединение", состояние, в котором человек избавлен от наблюдения со стороны других. Вторая - "интимность", замкнутое общение, предполагающее добровольное поддержание контакта с узким кругом лиц. Третья - "сдержанность", то есть наличие психологического барьера между индивидом и окружающими его людьми. Четвертая - "анонимность", состояние, когда человек, находясь в общественном месте, стремится остаться неузнанным.

Помимо этого мы определяем границы частной жизни негативным образом, классифицируя возможные нарушения этих границ (конкретизировать содержание права на неприкосновенность частной жизни легче не через правомочия, которыми располагает субъект этого права, а через те нарушения, от которых данное право его защищает). Вот эти нарушения:

1) нарушение уединения лица или вмешательство в его личные дела (сюда относятся и такие нарушения, как подслушивание и перехват телефонных переговоров или перлюстрация корреспонденции);

2) предание гласности сведений личного характера, "персональных данных", которые, с точки зрения лица, неблагоприятно влияют на его имидж в обществе или причиняют ему боль и душевные страдания (в том числе и в тех случаях, когда такие сведения соответствуют действительности);

3) выставление лица в ложном свете в глазах окружающих;

4) использование имени или изображения лица в интересах того, кто его использует (в первую очередь, с целью получения коммерческой выгоды).

3. Что ныне угрожает частной жизни?

В общем, то же, что и раньше: власть ее вечным желанием контролировать жизнь граждан, опираясь на разнообразные технологии контроля. Если учесть, что эти технологии стали гораздо более совершенными, чем прежде, то можно представить себе размеры опасности, угрожающей частной жизни в наши дни. Один частный пример: даже такую, казалось бы, свободную от внешнего контроля сферу, как Интернет, власти и нечестные провайдеры ныне успешно деприватизируют. Известный исследователь сетевого феномена М. Кастельс, впрочем, не он один, говорит об "исчезающей приватности". В своей книге "Галактика Интернет" (Екатеринбург, 2004) он, в частности, пишет: "В Соединенных штатах 92 % web-сайтов осуществляют сбор личных данных о своих пользователях и обрабатывают их в соответствии со своими коммерческими интересами" (с. 204). Один из моих пермских знакомых, сетевой завсегдатай и почти хакер, счел за благо вообще отключиться от Интернета, так как слишком дорожит своим информационным образом, как говорят сейчас.

В связи с этим нужно сказать, что еще в 1981 г. появилась Конвенция о защите индивидов в связи с автоматической обработкой персональных данных (это пока единственная международная конвенция по вопросам, связанным с неприкосновенностью частной жизни). Конвенция устанавливает требования, предъявляемые к самим данным.

Персональные данные должны быть получены добросовестным и законным путем; они должны собираться и использоваться для точно определенных и не противоречащих закону целей и не использоваться для целей, несовместимых с теми, для которых были собраны; они должны быть относящимися к делу, полными, но не избыточными с точки зрения тех целей, для которых они накапливаются; они должны храниться в такой форме, которая позволяет идентифицировать субъектов данных не больше, чем этого требует цель, для которой они собраны. Еще один принцип гласит, что персональные данные о национальной принадлежности, политических взглядах либо религиозных или иных убеждениях, а также персональные данные, касающиеся здоровья или сексуальной жизни, могут подвергаться компьютерной обработке только в тех случаях, когда правопорядок предусматривает твердые гарантии их конфиденциальности.

Мир неотвратимо усложняется и вместе с тем интегрируется. В мире взаимозависимости человек не в состоянии обрести надежное убежище, разве что в молчании или в парадоксе. Подобный способ защиты человека предлагает культура постмодерна: она пытается спасти человека в евробуддийской пустоте, что по ту сторону метарассказов, то есть любых определенностей большой культуры. Для большинства, однако, это слишком изысканная и трудоемкая защита. В мире тотальной или тотализирующейся организованности говорить о частной жизни все сложнее. Хотим мы этого или нет, история нашего времени все более выворачивает нас наизнанку.

Еще один выход - религия, где приватность является, в сущности, conditio sine qua non. На мой взгляд, в этом своем качестве, качестве убежища, религия нам еще пригодится. В случае удачи, то есть в творческих состояниях она способна выносить человека "за скобки", за пределы круга соперничества, где человек не только остается наедине с собой (и Богом), но и реально воспроизводит свою сущность, переживает действительное экзистенциальное обновление. Традиция, на мой взгляд, необходимый коррелят современности, ее онтологический горизонт и питающий предел. Современность, конечно же, автономна, но вот суверенна ли она, обладает ли она тем, что Пушкин называл самостоянием? Традиция плюс новация - такова, на мой взгляд, формула полноты истории и, возможно, человека.

4. Каковы пределы и допустимые мотивы вмешательства в частную жизнь, которые могут восприниматься как болезненные, но необходимые?

Боюсь, что здесь я обречен на то, чтобы изрекать банальности: вмешательство в частную жизнь оправдано лишь в двух случаях - во-первых, когда это диктуют соображения общественной безопасности, во-вторых, когда чья-то частная жизнь становится препятствием для реализации права на свободу выражения мнения или права на свободу информации. В обоих случаях границы частной жизни являются подвижными и устанавливаются с учетом ситуации, конвенционально.

Так, в двадцатые годы Верховный суд США отказался признать нарушением приватности телефонное прослушивание, поскольку оно не может рассматриваться как физическое вторжение в жилище. Однако через сорок лет суд пересмотрел свое решение - но для этого понадобилось, чтобы психологический климат в обществе в корне изменился.

Нахождение баланса между защитой частной жизни и, например, правом на свободу выражения мнения - сложный процесс. Общественные деятели должны мириться с большим объемом вмешательства в их частную жизнь, чем обычные граждане. Это особенно справедливо в отношении людей, чей профессиональный успех напрямую зависит от общественного мнения, особенно когда они сами поощряют интерес СМИ к своей личной жизни.

5. Существуют ли поколенческие различия в отношении к частной жизни?

И да, и нет. Да, потому что старшее поколение жило в другое время и в других условиях - в условиях дефицита или полного отсутствия свободы. Потому она ценилась больше - как редкость, как большая ценность. Приватность старших, кроме того, была фрустрированной - как судорожный глоток воздуха через форточку, как мальчишеский непозволительный перекур с оглядкой. Потом, основной формой приватности старших было пьянство, это, увы, нужно признать. Бегство в пьянство для большинства и эмиграция за границу для немногих.

У молодежи не было таких проблем. Они получили приватность (как юридическую норму и, отчасти, как норму жизни) в готовом виде. Отсюда они не воспринимают (в большинстве) приватность как ценность, за которую нужно бороться или которую нужно выстрадать. Помимо того, их частная жизнь проще переходит в жизнь публичную, тусовочную. Она непосредственнее, физиологичнее. В то же время, молодежь лучше чувствует вмешательство в частную жизнь, когда такое происходит, например, в Сети, где она бывает неизмеримо чаще, чем старшие. И труднее мирится с этим. Хотя бы потому, что у нее все впереди.

Это о разнице. Теперь о сходстве. Его, я думаю, не меньше, если не больше. Любой человек нуждается в уединении, в чувстве личной защищенности. И здесь мы все в одной лодке, мы все равно нуждаемся в неприкосновенности частной жизни.